Не то чтобы юноша думал, что магистр отважится на откровенную кражу. Просто… как-то лучше не искушать того, кто имеет власть над студентами, а сам в долгах как в шелках…
– Сейчас я призову ангела.
Симеон коснулся приколотой иконы и закрыл глаза. Чем сильнее была икона, чем большую связь предоставляла, тем трудней становился призыв. Несколько секунд Симеон удерживал предельное сосредоточение, вновь и вновь мысленно повторяя имя ангела и старательно отгораживаясь от всего окружающего. Приведя разум в порядок, Симеон шепнул вслух, но так тихо, что даже вплотную было не разобрать:
– Рекваниэль, Рекваниэль, явись мне на помощь!
Ангел откликнулся тотчас, увлекаемый красотой и мощью иконы. По всему телу Симеона разбежалось тепло, означавшее установление связи; даже сама икона озарилась прохладным светом: вспыхнула и тотчас пригасла. А в голове прозвучал шепот ангела, предназначенный лишь Симеону:
С тобою Рекваниэль. Чего ты желаешь? Если это в моей власти – будет исполнено.
– Огради меня от незримых существ, роящихся в воздухе, как тлетворные гуморы, – одними губами прошептал Симеон. Вернее, губы шевелились безмолвно, отвечая истечению мыслей. – Да не претерпит ущерба ни душа, ни тело мое…
Повеление исполнено, прозвучал неслышный ответ Рекваниэля. Известное время ты будешь неуязвим для крохотных хищников, неразличимых зрением смертным.
Тепло отхлынуло, но Симеон по-прежнему чувствовал присутствие ангела. Когда уйдет это чудесное ощущение в теле и остынет икона, будет убран щит Рекваниэля. Прежде Симеон всего дважды пользовался иконой, и оба раза щит продержался почти целый день. Много дольше, чем при вызове через слабенькую старую икону, выданную ему как студенту.
Симеон не впервые задумался, как удается Рекваниэлю столь мощно опекать его, ведь того же ангела наверняка призывала и дюжина других студентов, трудившихся в прозекторской? Если верить ортодоксам, сила ангельского воздействия являлась постоянной величиной, не зависевшей ни от иконы, ни от количества одновременных призывов. Однако ощущения говорили иное, и Симеон почему-то верил им больше.
Открыв глаза, юноша встретил стеклянный взгляд маски, надетой магистром.
– Маску и перчатки, Симеон, – глуховато прозвучал голос Делазана. – Вы! Слуги! Оставайтесь за дверью. Без моего разрешения никого не впускать… Никого! Если придет кто-то, кого вам не остановить, стучите!
– Да, магистр, – сказал здоровяк-отверженец.
Угол рта у него пересекал шрам, какие бывают от ножевых ран. У отверженцев часто бывали рубцы. Симеон даже задумался, как это – получать раны и отметины, жить без надежды на ангельское вмешательство, избавляющее от уродства и боли? Но лишь на мгновение; мысль ненадолго задержалась в голове. Слишком велико было предвкушение, ведь прямо сейчас он начнет первый раз в жизни препарировать зверолюда!
Делазан открыл дверь и жестом пропустил Симеона вперед. В помещении имелось всего одно окошечко, расположенное высоко на стене. По сторонам горело несколько фонарей, но их свет заливал лишь самую середину комнаты. Маска на лице изрядно мешала что-либо рассмотреть. Стекла на глазах, скверно расположенные, не отличались чистотой. Приходилось все время покачивать головой, компенсируя слишком узкое поле зрения.
На стенах виднелись почти пустые полки, повсюду лежала пыль. Когда-то здесь располагалось хранилище мазей, трав и простых препаратов. В те времена полки, небось, ломились от всевозможных баночек и горшочков. Позже выстроили новое, более просторное хранилище в другом крыле госпиталя. Это же, на четвертом этаже, оказалось еще и неудачно расположено, а потому с тех пор пустовало.
Сейчас посреди комнаты виднелся всего один большой сундук. Не менее девяти футов в длину, а в ширину и в высоту – по четыре. Крышка заколочена гвоздями, да еще и обмотана канатом в дюйм толщиной. Под дном натекла вода, медленно струившаяся в отверстие слива.
На боках сундука красовались бумажные уведомления: сундук являлся собственностью ордена Ашалаэли и был, соответственно, неприкосновенен. Уведомления скрепляли печати принца-епископа Маларчи, широкие круги красного воска с выдавленным гербом принца-епископа: золотая русалка на синем щите, удерживаемом серебряными ангельскими крыльями о шести частях, а наверху – митра из слоновой кости.
– Простите, сударь… но не стоило бы позвать кого-то облеченного властью… хоть служителя Ашалаэли, чтобы он печати снял? – спросил Симеон. Маска так глушила и искажала голос, что он сам себя не узнал.