Удивительно тонкое замечание, вновь поразился я глубокой проницательности моей дочери. Ну что же, теперь любое вероятное расследование светлоликим придется срочно убирать под сукно: светлый хранитель подвергается регулярным и ничем не спровоцированным нападкам со стороны безгрешной наследницы правящего течения — в присутствии и при полном отсутствии сдерживающей реакции ее принадлежащего к той же хранительской когорте папаши — что можно объяснить только не имеющим границ попустительством со стороны последнего. В то время, как моя дочь, принадлежащая к нашему течению — якобы средоточию всех грехов — всегда умела создать вокруг себя атмосферу душевного расположения и взаимной симпатии.
Воистину, недаром говорят на земле: «В тихом омуте черти водятся» — мне вспомнились слова Гения об уникальности его мира и о возможности любых, самых невероятных метаморфоз в нем.
В последующие несколько дней я не раз возвращался к этой мысли.
Для начала меня несказанно удивил опекун моей дочери. В первую очередь тем, что сделал попытку самостоятельно снизить градус напряженности вокруг моей дочери и юного стоика вместо того, чтобы засыпать свое начальство жалобами с требованием изгнать нашего представителя с земли — хотя, с моей точки зрения, начать ему следовало с истинного источника этой напряженности, но то ли его дочь все еще была вне критики в его глазах, то ли эта критика не смогла превозмочь ее избалованность.
Вдобавок к этому, своей неуклюжей, по всей видимости, попыткой он создал ситуацию — наверняка неосознанно — сделавшую возможным установление контакта между мной и Искателем.
Если бы не угроза разбирательства светлоликих в непосредственной близости от моей дочери, я бы, скорее всего, сбросил его звонок — у него хватило ума набрать меня в самый разгар рабочего дня и с подкидышем, сидящим за своим столом буквально в двух шагах от моего. Бросив быстрый взгляд в сторону последнего, я с облегчением убедился, что он все также — как все последнее время — полностью поглощен своим экраном, но все же развернулся к нему в пол-оборота, поставил локоть на стол и прижал телефон к уху всей ладонью в позе задумавшегося мыслителя.
— Угу, — издал мыслитель невнятный звук, соответствующий глубоким раздумья.
Глава 20.22
Как выяснилось, опекун моей дочери счел для себя возможным поставить под угрозу безопасность моего единственного способа связи с землей только для того, чтобы я растолковал Искателю правила поведения в присутствии его светлолицей персоны — хранитель их общего правящего течения, надо понимать, перешел в видимость по первому требованию их резидента на земле.
— Угу, — дал я ему понять еще одним невнятным звуком, что готов продолжить разговор без его заносчивого посредничества.
В сознании у меня вспыхнуло лицо моей дочери — еще более оживленное и обаятельное, чем в жизни, если кому-то под силу представить себе такое.
— Угу, — сглотнул я вдох восхищения, впитывая взглядом каждую деталь этого несравненного лица.
— Кто это у вас здесь хранителям такую волю дал? — глухо, но грозно пророкотал у меня в сознании весьма схожий с реальным голос Искателя.
На этот раз я издал невнятный звук, чтобы подавить возглас удивления, плавно переходящий в ликующий вопль.
И затем еще много раз повторил его — с разной интонацией, чтобы подчеркнуть тот или иной предлагаемый Искателю аргумент.
— В первую очередь, — начал я с абсолютно востребованной в сложившихся обстоятельствах вежливости, — хочу принести свои извинения за доставленные Вам — невольно, поверьте! — неудобства …
— Я о хранителе спрашивал, — нетерпеливо перебил он меня.
— К сожалению, вынужден признать, — крайне неохотно продолжил я, — что в данной ситуации скорее соглашусь с ним — и уверяю Вас, что такие случаи можно по пальцам одной руки пересчитать. У нас действительно сложилась традиция находиться там в видимости, и сестра моей дочери, скорее всего, реагирует на непривычное присутствие.
— Мне это не мешает, — хмыкнул он. — Забавно наблюдать, как светлые грызутся.
— Забавно, — с готовностью согласился с ним я, — но рискованно. Не важно, сестра ли моей дочери убедит своего приятеля отказаться от Вашей противницы или та пожалуется на препятствия в работе — разбирательство светлых там гарантировано, в которое будут вовлечены моя дочь и Игорь.
— Интересные они ребята, — задумчиво произнес Искатель. — Спасибо за наводку.
— А Марина? — воспользовался я открывшимся поворотом в разговоре. — Ее Вам удалось …?
На этот раз все еще невнятный, но уже куда более громкий звук пришлось подавить мне самому — в моем сознании вспыхнул образ Марины, небрежно развалившейся в кресле в своем кабинете и насмешливо взирающей на меня оттуда. Ах да, это же вызов карающего меча, выдохнул я через мгновенье с облегчением, прежде чем сбросить его — уроков смирения требовали не только его физические или разговорные манеры, но и, в не меньшей степени, мысленные.
— Удалось, — правильно понял мой недосказанный вопрос Искатель, — и еще раз повторяю: ни у нее, ни у Вашей дочери ни один волосок с головы не упадет.
У меня вырвался крайне разносторонний невнятный вздох — в нем смешались и облегчение, и благодарность, и жгучий интерес к тому, что питает его столь твердую уверенность в своих словах.
— А что Вы скажете о своей противнице? — прочистил я свой мысленный голос. — Не сможет ли она доставить нам какие-то неприятности?
— Зеленая еще, — пренебрежительно фыркнул он. — И точно зубрилкой была — все старается по правилам и по книгам делать, а там умение адаптироваться к реальным условиям не прописаны.
— А знаете что? — вдруг осенила меня мысль развить свои чисто гипотетические предположения главе. — Ни в коем случае не смею давать Вам советы, но может стоит взять ее в обучение — и заодно под свой контроль? Рано или поздно светлые начнут там действовать — так пусть на их стороне будет на одного коршуна меньше, а на нашей — на одного сокола больше. У них и клюв, и когти, и крылья практически одинаковые — главное, какая рука ими управляет.
— Крылья, говорите? — мечтательно произнес он. — Крылья — это красиво. Можно попробовать — пернатые как раз по моей части.
— Особенно, если объявить ей, — бросился я развивать успех, — что Вы вовсе не являетесь ее конкурентом и Вашей основной целью является, к примеру, моя дочь. Гений как-то обмолвился, что для ее опекуна она представляет не меньшую ценность, чем его собственная наследница — ничуть не сомневаясь в его словах, можно будет заодно и это предположение проверить, и если это действительно так, мы лишим его стимула попытаться устранить Вас с земли.
На этом наш разговор закончился — на Искателя упоминание Гения произвело, по всей видимости, должное впечатление, а у меня в сознании образ Марины вспыхивал уже, как назойливая неоновая реклама.
Как выяснилось, кто-то из хранителей все же совершил донос на Искателя — причем, не своему непосредственному руководству, а прямо карающему мечу. Я был склонен думать, что автором доноса явился опекун моей дочери — его только что прибывшая коллега определенно еще не обладала достаточным статусом для обращения любой степени формальности к главной гончей всего правящего течения. Из чего следовало, что целью звонка опекуна моей дочери — который, судя по его совпадению во времени с вызовами карающего меча, определенно состоялся после контакта с ним — могла быть только и исключительно типично светлая мелочная месть за его так легко поддавшуюся мне подругу.
Карающему мечу я озвучил ту же версию, о которой только что договорился с Искателем — на тот случай, если первый учинит допрос опекуну моей дочери в ответ на его донос. Но эти два свежайших и практически одновременных примера вечного стремления светлоликих видеть во всем козни нашего течения вызвали во мне такое раздражение, что я — признаю, не таясь — позволил мимолетной вспышке одержать верх над доводами рассудка.