С огромным и совершенно оправданным удовольствием я указал карающему мечу на тяжеловесную неповоротливость бюрократической машины светлых, неспособной, даже во всей своей совокупности, решить одну-единственную и стандартную задачу на земле — в то время, как любой наш сотрудник, исключительно своими силами, в состоянии одновременно заниматься многими.
Карающий меч мгновенно принял охотничью стойку и потребовал весь список задач Искателя. Я упомянул мою дочь — это было совершенно естественно и сразу снимало с Искателя обвинения в так называемом браконьерстве в угодьях светлоликих — и, вновь не удержавшись, добавил добровольно возложенное им на себя шефство над очередной жертвой светлой системы образования, вновь доказавшей свою полную несостоятельность и глубочайший отрыв от жизни на земле.
Карающий меч, однако, потеряв свой начальственный пост, не лишился вместе с ним своей псиной хватки — он отмел мой последний аргумент, как объясняющий лишь самые недавние события, и вновь вернулся к задачам, поставленным Искателю перед началом его миссии. Я отметил среди них Марину — карающий меч тут же обвинил меня в усыплении его бдительности и последующем продолжении преследования ее — я решительно поставил его перед фактом того, что, в отличие от него, я имею привычку заботиться об интересующих меня людях не из корыстных побуждений.
В этот момент я, однако, спохватился — Искателю вовсе не нужны были цепные псы светлых, посланные к Марине карающим мечом исключительно в пику мне и путающиеся, в дополнение к хранительской фанатичке, у него под ногами — и сослался на авторитет Гения, абсолютно уверенного в оберегающих Марину силах на земле.
Вряд ли кого-нибудь удивит тот факт, что карающий меч немедленно потребовал их имена и местоположение и даже принялся хвастливо размахивать своей осведомленностью, предположив, что это могут быть силы Неприкасаемых. Из чего я сделал вывод, что встреча его псов с этими силами все же состоялась. Чтобы не разрушить этот хрупкий по самой своей сущности контакт, на который в значительной мере уповал Гений, я сообщил карающему мечу, что природа сил, которым доверена Марина, находится за пределами как его воображения, так и понимания.
И именно в этот момент карающий меч удивил меня по-настоящему — так, что у меня в ушах вновь зазвучали слова Гения о том, что знание истинной истории наших течений вызывает их неприятие не только в нашем.
Для начала карающий меч поинтересовался моей связью с Гением. Хочет подтверждения моей ссылке на того, мелькнуло у меня в голове, или проверяет, не только ли у него пропал контакт с ним? Как ни странно, в моем признании в таком же отсутствии связи с Гением карающий меч услышал, казалось, именно то, что хотел — и предложил передать мне доказательства участия светлоликих правителей в заговоре против земли, как только ему удастся получить буквально из первых рук.
Я вполне мог допустить, что картины, несомненно увиденные им во время встречи с Неприкасаемыми, породили в нем такое же отторжение его хозяев, которое испытал и я по отношению к главе нашего течения.
Не менее вероятно прозвучало его намерение пробраться под прикрытием инвертации на сборище светлоликих властителей — с тем, чтобы снабдить Гения самыми прямыми подтверждениями его правоты. В конце концов, меня также обязали послужить подобными глазами и ушами в офисе, в окружении одних только светлых, и стоило отдать должное карающему мечу — в смелости, не уступающей моей, хотя и временами полностью безрассудной — ему нельзя было отказать.
Но отдать эти неопровержимые улики мне?
Спрятать их в нашей цитадели?
Даже не задав мне ни единого вопроса, где именно я собираюсь держать их до возвращения Гения?
Я заподозрил участие последнего в этой комбинации — для карающего меча она была слишком сложной. Для него куда естественнее было бы перенести все услышанное из уст его светлоликих хозяев на бумагу, спрятать документ в своем логове и приказать своим псам, преданным ему и телом, и душой, позаботиться о его неприкосновенности — хотел бы я посмотреть, кто из других светлоликих решился бы брать штурмом самую натасканную единицу их течения.
Я не стал скрывать от карающего меча свои сомнения — своим ответом он вверг меня еще в более глубокий шок. Он не только разочаровался в своих хозяевах, он не только решил прямо выступить против них, он не только собирался всерьез шпионить за ними — он был готов сделать это ценой собственной жизни и именно поэтому, лучше многих других зная предстоящие ему в случае задержания пытки, после которых в его сознании не останется ни одного укромного уголка, не хотел знать абсолютно ничего о том, где я укрою собранные им улики.
Глава 20.23
По правде говоря, после последнего подарка Гения я уже и думать забыл о возможности такого конца для любого из нас — но ведь карающий меч не имел об этом ни малейшего представления. У меня мелькнула недостойная мысль оставить его в неведении, чтобы он хотя бы раз в жизни и до самой глубины души осознал возможность своего безвозвратного конца, но это было бы бесчестно — я рассказал ему о предоставленной нам свободе действий и лишний раз подивился способности Гения воздействовать на самых твердолобых наших противников и побуждать в них самые лучшие их черты.
Вспыхнувшая, впрочем, в карающем мече самоотверженность не до конца подавила в нем типично светлое и беспочвенное недоверие не только ко всему нашему течению, но даже и к ярчайшим его представителям — он потребовал доказательств прозорливости Гения, прежде чем признавать ее.
Я же решил взять ее за пример и довольствоваться уже случившимися — в то время, как еще вчера они бы показались мне невозможными — переменами в надежде на их дальнейшее развитие и углубление. А также взять себе за привычку несколько раз в день проверять не только, не открылся ли проход на землю, но и не восстановилась ли связь с Гением — окажись шпионская деятельность карающего меча успешной, ее результат скорее пригодится Гению прямо сейчас, а не по его возвращении.
Через несколько дней, однако, земля снова заняла лидирующие позиции в моем сознании, вытеснив оттуда — или, по крайней мере, оттеснив на его задворки — все остальные предметы моего интереса.
Поначалу, правда, мне показалось, что все мы вновь повисли на волоске — и вновь по вине безответственных, с одной стороны, и безрассудных, с другой, моих светлых, с позволения сказать, соратников.
В тот день, когда подкидыш вновь избавил нас от своего присутствия в офисе, я предпочел не принимать никакого участия в обсуждении нового пакета характеристик, присланных нам юным стоиком — карающий меч с горе-хранителем устроили очередную гнусную сцену, бросаясь друг на друга с удвоенным жаром. Самое неприятное в этой сцене было то, что я был склонен скорее согласиться с карающим мечом, который настаивал на осторожности и, в силу этого, требовал оставить часть характеристик в первозданном виде, тогда как горе-хранитель бесновался во внезапно обаявшем его псевдо-праведном гневе по поводу того, что мы якобы льем воду на мельницу наших оппонентов — и это после того, как я сообщил и ему, в том числе, что последние начали уже испытывать сомнения в аналитических способностях его отпрыска.
Хотя, впрочем, не стоило исключать, что весь его истерический порыв и был направлен на то, чтобы они исключили юного стоика из всех своих планов — при этом, он даже не дал себе труда задуматься ни о том, как они могут это сделать, ни о том, что его наследник находится в эпицентре этих планов далеко не один.
Меня в равной степени не прельщала перспектива как вступать в полемику с прожженным и безрассудным популистом, так и открыто выступить — в любом споре — на стороне карающего меча — вместо этого я принялся вновь и вновь биться в глухую стену, стоящую на моем пути на землю, и в глухое молчание на другом конце моего канала связи с Гением.
Затянувшееся отсутствие подкидыша первой заметила Татьяна. Автоматически глянув в окно, расположенное напротив моего стола, я также не увидел его на тех примитивных спортивных снарядах, на которых он обычно упражнялся в конце рабочего дня.