Тут же почувствовав себя в своей сыскной тарелке, карающий меч мгновенно выскочил наружу, сделал круг вокруг снарядов — как будто подкидыш мог за одной из тонких стоек прятаться — и рысцой побежал вокруг офиса, чуть ли не носом след по земле ведя.
Вернулся он, как и следовало ожидать, с пустыми руками — с чем горе-хранитель, только что чуть с кулаками на него не бросавшийся, вдруг начал его громогласно поздравлять. Я принял было это кривляние за очередное проявление его безрассудства — на любое саркастическое замечание карающий меч обычно отвечает ударом кулака, и делать их в его адрес и в непосредственной от него близости стоит лишь тому, кто способен этот удар отбить — но тут выяснилось, что при всей кажущейся несовместимости мои светлые якобы соратники отлично ладят у меня за спиной.
Я не стал даже задумываться о том, кому из них могла прийти в голову идея передать подкидыша в руки светлых вивисекторов памяти — ее автору подходила как тупоголовая прямолинейность одного, так и безответственная спонтанность другого: похищение ставленника движущей силы наших оппонентов неминуемо приведет к ответным и несопоставимым по степени воздействия мерам в отношении всего его окружения — отнюдь не исключая Гения — и судя по признанию горе-хранителя в ее давности, разрабатывали они ее не только без моего, но и без его ведома.
Я снова вызвал его — в надежде еще раз попытаться открыть ему глаза на тот факт, что его восприятие их как своих соратников является глубоко и уже неопровержимо односторонним.
Карающий меч, впрочем, спустя несколько минут объявил, что у светлых, с позволения сказать, целителей подкидыша нет — как будто те могли похитить его из зоны отчуждения самостоятельно.
Я вновь не стал задумываться, с кем еще у него установлены перемычки и какая еще информация передается по ним в обе стороны — меня затопила волна облегчения: при отсутствии жертвы похищения доказать сам его факт практически невозможно.
Однако, я слегка поторопился переводить дух — горе-хранитель сделал следующее предположение о том, что подкидыш самовольно покинул офис. В устах того, кто сам еще совсем недавно едва не совершил попытку побега на землю, эта версия прозвучала более правдоподобно, чем похищение подкидыша неизвестными лицами, но ничуть не менее тревожно. Во-первых, если ему был закрыт доступ и на землю, как всем нам, и в любые другие подразделения светлых, как карающему мечу и горе-хранителю, то бежать ему было просто некуда — за все время моего нахождения рядом с ним в офисе, он не оставил у меня впечатление любителя слоняться по пустынным просторам дикой природы. И во-вторых, о его исчезновении придется ставить в известность — за чем последуют его поиски — а затем, после его неминуемой поимки, выяснение причин его самоустранения, за которыми, как убедил меня один короткий взгляд на носителей идеи похищения, именно они почти гарантировано и стоят.
По всей вероятности, карающий меч посетила та же мысль, и — как выяснилось чуть позже — он решил упредить поиски подкидыша нашими оппонентами, послав на прочесывание упомянутых пустынных просторов своих собственных гончих.
В офисе воцарилось гнетущее молчание. Не знаю, о чем думали мои светлые сослуживцы — я же ломал голову над тем, что делать с подкидышем, если его все же удастся обнаружить. Передать его можно было только в одно из двух мест: либо в аналитический отдел светлоликих, либо назад в офис. О первом месте назначения не могло быть и речи — оно гарантировано возвращало нас к выяснению причин его побега; второе также было не намного лучше: в офисе нам пришлось бы ограничить свободу его перемещения, чтобы он не добрался до сканера и не связался со своими патронами, а с учетом необходимости моей хотя бы периодической трансляции всего, там происходящего — путы на его руках и ногах следовало дополнить кляпом во рту. Но даже все эти меры не дали бы нам ничего, кроме небольшого выигрыша во времени — заявление о его пропаже представлялось мне неминуемым, а за ним розыскные мероприятия, которые — при отсутствии результата — закончатся обыском офиса.
Наконец, гончие карающего меча сообщили, что их охота также закончилась ничем. Я не успел испытать никаких эмоций, колеблясь между двумя: с одной стороны, мне очень хотелось надеяться на эффективность их нюха, и я даже был готов, скрепя сердце, открыто признать ее вслух; с другой — подкидыш был весьма хорош в слиянии с окружающей средой — настолько, что вполне мог посрамить самое тонкое чутье самого опытной светлой гончей, что меня вовсе не радовало, хотя и должно было.
Неизменно жаждущий внимания хранитель Татьяны сделал еще одно предположение, которое сначала показалось мне смехотворным — и оказалось тем самым ключевым элементом, которых всегда так не хватало всем шарадам Гения для их разгадки.
Что могло быть абсурднее мысли о том, что наши оппоненты сами отозвали своего соглядатая? Разве что ее обоснование — горе-хранитель уже давно и прочно вошел в роль одного из земных, с позволения сказать, психологов, которые любое необычное поведение относят на счет нервного срыва. В то время, как я находился в офисе ближе всех к подкидышу и наблюдал за ним — по просьбе Гения — отнюдь не от случая к случаю, а на постоянной основе, в силу чего мог с полной уверенностью утверждать, что его погруженность в происходящее на экране его сканера стала в последнее время куда менее интенсивной, чем еще совсем недавно.
Замечание о его нездоровом виде не выдерживало никакой критики — бледность всегда была его отличительной чертой, во время дебатов на втором этаже в нем не просматривалось даже малейшего следа изнуренности, и только легкую нервозность в отдельных движениях можно было приписать предшествующему перенапряжению, в результате которого, по всей видимости, он и снизил до некоторой степени темп работы.
Говоря о последней, оставалось совершенно необъяснимым, куда и, главное, зачем могли перевести подкидыша его непосредственные патроны. Да, действительно, вся информация, поступающая на наши сканеры, не только отображалась на его экране, но и стекалась, в конечном счете, к светлоликим аналитикам, у которых он мог изучать ее с тем же успехом, что и здесь, но тогда возникал вопрос, зачем его изначально направили в офис.
Единственным удобоваримым ответом на этот вопрос могло послужить предположение, что он получил от своих хозяев такое же поручение, что и я от главы нашего течения: стать их глазами и ушами в офисе, дополнять официальную информацию, поступающую от нас, слежкой за мельчайшими нюансами нашего поведения и даже — вполне возможно — проверять достоверность моих собственных наблюдений за светлыми сослуживцами. Однако, с отзывом подкидыша его патроны однозначно теряли такую возможность — что выглядело крайне неправдоподобно на фоне маниакальной подозрительности всего правящего течения и — особенно — на завершающей стадии воплощения их планов.
Оставалось только предположить, что — благодаря нашей осторожности — все усилия подкидыша лишь убедили его хозяев в том, что мы никак не сможем спутать их планы — и они сбросили его, как ненужную более пешку с игровой доски.
Точь-в-точь, как говорил глава нашего течения.
В том разговоре о готовящейся замене юному стоику,
Которая абсолютно не интересовала его, поскольку находилась в ведении его партнеров.
Так самых, которые — за исключением аналитического подразделения — никуда не могли перевести подкидыша.
Кроме, как на …
Глава 20.24
Похоже, в тот день мы с карающим мечом действительно мыслили в одном направлении — телефон у меня в руках оказался одновременно с его словами, что нужно узнать у моей дочери и юного стоика окружающую их обстановку.
Горе-хранитель уже тоже тыкал пальцем в экран своего телефона, как вдруг завопила Татьяна, тыча обеими руками в сканеры — за все долгое время работы с творением Гения, она так и не осознала, что они реагируют лишь на прямое обращение к ним.
Я опустил панель своего только лишь для того, чтобы не испугать мою дочь истошным визгом на заднем фоне разговора.