Подозрительно выпятив челюсть, карающий меч вцепился своими бульдожьими клыками в нас троих.
Я решил, что настал час разделить ношу возложенных на меня обязанностей — ситуация могла сделаться критической в любой момент, и мои соратники должны были знать об этом, чтобы в суетливых метаниях не оказаться у меня на пути в самый решающий момент.
Я сообщил им об опасности, заключенной в сознании подкидыша, и о той чести, которой удостоил меня Гений, открыв мне проход на землю.
Мои, с позволения сказать, соратники заглянули поджидающей нас катастрофе в лицо — и принялись вдохновенно торговаться на предмет того, какое их количество окажется достаточным, чтобы пробить все преграды на пути к земле.
В сердцах я раскрыл, наконец, горе-хранителю глаза на природу закона надобности, который он — со всем присущим ему немыслимым самомнением — считал своим.
После чего карающий меч исчез.
Глава 20.26
Такого шока я не испытал даже тогда, когда Марина сдала меня правящему большинству.
Я допускал, что моя дочь пока еще не испытывает острой необходимости во все в силу ее унаследованной от нашего течения способности искусно разрешать любую конфликтную ситуацию.
Я охотно верил, что юный стоик вообще не испытывает никакой необходимости в своих родителях в силу их типично светлой зашоренности и полному неумению адаптироваться к сложившимся обстоятельствам.
Но даже в самом горяченном бреду я не мог представить себе причину, по которой моя дочь, или юный стоик, или они оба вдруг испытали хоть какую-то необходимость в твердолобой, прямолинейной, годящейся только для примитивного тарана, горе мышц.
Снял с меня бремя этих мучительных раздумий Искатель — нигде, в обозримом окружении моей дочери с юным стоиком, карающий меч все еще не просматривался.
Переведя с невероятным облегчением дух, я все же проверил, сообщил ли опекун моей дочери ему о средствах самоуничтожения, открывшихся ему в сознании хамелеона — и вновь содрогнулся от немыслимой фамильярности Искателя, заявившего мне, что у Гения талант подбирать себе в команду таких же ненормальных, как он сам.
К счастью, этот недопустимый разговор был прерван возвращением карающего меча. Не стану скрывать, он слегка пристыдил меня — как выяснилось, он телепортировался к своим гончим, чтобы направить еще нескольких для усиления охраны юного стоика, и даже дал себе труд поразмыслить над моими словами о законе надобности и признать, в конечном счете, глубокую мудрость Гения, заблаговременно предотвратившего вполне возможный демарш Татьяны и ее горе-хранителя, способный в очередной раз поставить под угрозу все наши планы.
Под конец, правда, карающий меч несколько испортил столь редкое благоприятное впечатление о себе — по всей видимости, элементарно логичный вопрос, как он собирается достать меня из-под земли, если я телепортируясь туда, оставив его здесь, даже не пришел ему в голову.
Я проверял проход каждый день — без его особо ценных указаний — и не только: решительно игнорируя недовольное ворчание Искателя, я и его вызывал ежедневно.
— Да ничего нового, сказал же! — практически рявкнул он на меня однажды. — Хотя я, вроде, понял тактику этого двуликого.
— И в чем она заключается? — против воли заинтересовался я, чтобы хоть чем-то отвлечься.
— Он прямо против ваших выступать не будет, — уверенно ответил Искатель. — Он других против них настраивает — толково, надо признать — чтобы ваши в пустоте оказались. Он и с другими — сама любезность, и когда ваши его с собой зовут, те уже зубами клацают — душу компании у них, понимаешь, отобрали. Я думаю, он сейчас руку набивает, чтобы потом других наших потомков от ваших отвратить.
— Если дело только в этом, пусть упражняются, — пренебрежительно хмыкнул я. — Гений уже в пути — до его возвращения существенного ущерба хамелеон нанести не успеет.
— Не должен, — согласился со мной он. — Хотя натаскали его неплохо — скользкий тип, брать не просто будет.
— Я вот, что еще хотел сказать, — спохватился я при мысли о решающем столкновении. — Сейчас лучше обоих хранителей куда-нибудь убрать — даже старший в стрессовой ситуации не всегда адекватно реагирует.
— Уже сделано, — небрежно бросил он. — Им другая задача поставлена.
Воспользовавшись его на редкость мирным расположением духа, я предупредил, что все равно буду и дальше вызывать его — и выразил надежду, что те несколько дней, которые остались до возвращения Гения, не станут чрезмерным испытанием его терпения.
В следующий раз, однако, он вызвал меня сам.
— Сюда — и быстро! — хлестнуло мое сознание дважды.
— Конкретнее! — вскочил я с места. — Где моя дочь?
— Рядом! — еще резче ответил мне он. — Гаденыш не просто людей настраивал — он их на ваших натравил! Бери всех, кого сможешь, но мне нужен ты!
— Макс, сейчас! — взревел рядом со мной карающий меч.
Я протянул ему руку — к ней кинулись наперегонки и он, и Татьяна со своим хранителем, отталкивая друг друга.
Я еще успел вызвать Гения — переслал ему последнее сообщение Искателя, сопроводив его одним только словом: «Скорее!».
— Сохранить всех! — донеслось до меня все еще издалека, но уже совершенно ясно и отчетливо. — Мне нужны все!
В мою руку уже вцепились три кисти — и мы тут же оказались на земле.
Прямо перед входом в учебный корпус университета.
Там творилось нечто невообразимое.
Толпа людей наседала на стоящих в ее центре мою дочь и юного стоика.
Люди бросались к ним, что-то отшвыривало их назад, люди снова возвращались — с совершенно обезумевшими лицами, со скрюченными по-звериному пальцами на вытянутых вперед руках, с утробным рычанием, выражающим одно желание: рвать на части.
Точно, как в тех картинах, показанных мне Неприкасаемыми и Гением.
Невидимые руки отбивали их, удерживая вокруг моей дочери и юного стоика полосу пустого пространства — но она то расширялась, то сужалась, и часть рук совершенно потерявших человеческий облик людей все же доставала юного стоика.
Он, казалось, не обращал на них никакого внимания, обхватив своими мою дочь и закрывая ее от жаждущей крови толпы всем своим телом.
Моя дочь вырывалась, бросалась на толпу, невидимые руки оттаскивали ее назад к юному стоику, он снова закрывал ее собой, лишал возможности двигаться в кольце своих рук — она брыкалась, шипела, сверкала на людей горящими животной яростью глазами.
Точно, как в той последней сцене, показанной мне Гением.
И я понял.
Все это заняло какие-то доли секунды — еще никогда в своей долгой жизни я не думал, не анализировал события и не делал выводы с такой скоростью. Это даже мыслями нельзя было назвать — скорее, короткие вспышки молнии, высвечивающие различные этапы плана наших … нет, не оппонентов — врагов.
Полная погруженность подкидыша во все материалы, связанные с юным стоиком — он тщательно изучал его внешность, манеры поведения и ход мыслей.
Отказ от идеи внедрить подкидыша на землю в образе юного стоика — после известия о том, что моя дочь немедленно распознает подмену.
Сосредоточение подкидыша на характеристиках других ангельских детей — с акцентом на тех, кого юный стоик особо выделял.
Появление подкидыша на земле в образе одного из тех, по всей видимости, кого моя дочь с юным стоиком считали близкими себе по духу — я даже думать не хотел, что случилось с оригиналом.
Установление подкидышем теплых, дружеских отношений с людьми, окружающими юного стоика — в противовес вечной отстраненности последнего.
Представление ее, вне всякого сомнения, как презрение к людям заносчивого всезнайки — на которого толпа посредственностей всегда реагирует одинаково агрессивно.
Кукловоды подкидыша планировали вовсе не постепенное устранение юного стоика из руководства нашими потомками — они поставили своей марионетке цель организовать его убийство.
Точно, как в одной из картин, показанных мне Гением.