Тресси не всегда понимала, о чем говорит Линкольншир, и зачастую лишь наслаждалась его красноречием, пропуская мимо ушей смысл сказанного.
Долговязый англичанин выпрыгнул на снег и обошел коляску, чтобы помочь Тресси спуститься. Выбравшись из-под шкур, девушка протянула ему руку, но Джарред бесцеремонно ухватил ее за талию и легко, как пушинку, выдернул из коляски. Тресси и ахнуть не успела, как уже стояла на тротуаре.
Придя в себя от такого обращения, она пробормотала: «Спасибо!» – и притворилась, что оглядывается по сторонам. Лицо ее, несмотря на стужу, пылало жарким румянцем.
На ней было платье из синей ткани – той самой, которую выбрала Роза в их первый поход по городским магазинам. Цветастый узор заметно поблек, но Тресси этого не замечала. Спасаясь от холода, она носила под платьем теплые панталоны, шерстяные носки и сапоги до колен. Ее плечи и шею плотно укутала шаль, на руках были перчатки, и на виду оставалось лишь румяное личико да блестящие от волнения глаза.
Поставив девушку на тротуар, Линкольншир на миг задержал руки на ее тонкой талии. С затаенной тоской всматривался он в милое, исхудавшее от зимних невзгод лицо Тресси. Девушка была неуловимо похожа на Лесли, младшую дочь Джарреда, а он так истосковался по своей семье. Быть может, этой весной он все же отправится в Лондон и вновь попытается убедить Викторию, что ей и девочкам не придется терпеть таких уж больших лишений в этом диком, почти не освоенном краю. Джарред выстроит им дом, какого в здешних местах еще не видали, – настоящий замок.
Мечты Джарреда оборвались, когда Тресси, пытаясь отвлечь его внимание от своей персоны, торопливо спросила:
– Как ты думаешь, война еще не закончилась? Сколько она может еще продолжаться?
– Об этом гадать не берусь, но бои еще идут. Разве ты не читаешь «Пост»? Война бушует вовсю, а потому властям нет никакого дела до нужд местных поселенцев. Здесь ведь даже не штат, а всего лишь территория. Мы живем по совершенно другим законам.
Тресси и в самом деле не читала местной газеты, потому что не нашла там ничего для себя интересного. До того как умер Калеб, она с удовольствием прислушивалась к разговорам рабочих. Они постоянно сплетничали о боях, казнях и новых золотых жилах. А потом уже новости мало ее трогали. В сущности, Тресси не могла припомнить ни одного значительного события с того черного январского дня, когда Линкольншир отыскал ее, полузамерзшую, в метели – для того лишь, чтобы сообщить о смерти мальчика. Тресси даже не смогла в последний раз подержать в руках его крохотное тельце.
Линкольншир галантно подставил ей согнутую в локте руку, и они неторопливо зашагали по тротуару.
На доске перед бакалейной лавкой были мелом выписаны цены: двадцать семь долларов за центнер муки, доллар за яйцо.
– Я думала, что муку и сахар доставляют сюда с Восточного побережья, – заметила Тресси. – Разве теперь эти торговые пути не перекрыты из-за войны?
– Мы получаем большинство товаров из Солт-Лейк-Сити или по реке, из Сент-Луиса, – рассеянно пояснил Джарред. Вид у него был отсутствующий. Может быть, он думает о Розе?
Внезапно у Тресси перехватило дыхание, и она крепче вцепилась в руку Джарреда. Навстречу им, занимая, казалось, всю ширину улицы, шагал дюжий великан, по уши закутанный в бизонью доху.
– Быть того не может! – ахнула Тресси. – Доул Клинг!
– Кто-кто? – переспросил Джарред, с изумлением видя, что лицо его юной спутницы побелело, точно снег.
Гигант между тем подошел поближе.
– День добрый, доктор, – кивнул Линкольншир и краешком губ почти беззвучно шепнул Тресси: – Дитя мое, ты, часом, не заболела? Что с тобой?
Тресси, не отвечая, во все глаза глядела на великана. Тот вежливо приподнял котелок и посторонился, уступая им дорогу.
– О нет, нет! Господи, мне на минуту почудилось, что… Кто это такой?
Линкольншир удивился не на шутку:
– Доктор Гидеон, кто же еще! Помнишь, он лечил Калеба?
Так вот кого напомнил ей доктор в первую же их встречу – Доула Клинга! Ну конечно, она ошиблась. Тресси кивнула, с трудом преодолевая приступ тошноты. Миг назад она могла бы поклясться, что перед ней Доул Клинг. Но тот был грязен и бородат, носил косматую куртку из звериных шкур, а у доктора Гидеона гладко выбритое лицо с аккуратно подстриженными усиками. У него нет ничего общего с Клингом – разве что великанская стать.
Тресси в последний раз оглянулась на удалявшегося доктора, а вскоре Линкольншир уже ввел ее в лавку. Здесь жарко пылала натопленная печь, и Тресси раскраснелась. Ее до сих пор бил озноб при одной мысли о встрече с Доулом Клингом. Человеком, которого она возненавидела, как никого во всем свете.
Притворившись спокойной, она принялась вяло перебирать выставленные на полках товары, но внутренняя дрожь все не стихала. Линкольншир, видевший Тресси насквозь, долго крепился, но наконец не выдержал.
– Да что с тобой такое? – спросил он тихо. – Неужели ты совсем не помнишь доктора Гидеона?
Похоже, Джарред решил, что она слегка помешалась. Тресси натянуто улыбнулась:
– Помню, конечно. Должно быть, все дело в этом дурацком пальто. Когда я увидела доктора, мне показалось… в общем, он напомнил мне… а, неважно. Просто я отвыкла от людей. Здесь так шумно и грязно, а у нас, наверху, снег и тишина.
– Кто такой Доул Кинг? – спросил Джарред.
Он вертел в пальцах наперсток, не сводя с Тресси пристального взгляда светло-голубых глаз.
Отпираться не было смысла.
– Не Кинг, а Клинг. Доул Клинг – отец Калеба, – пояснила Тресси, воинственно вздернув подбородок.
Линкольншир явно смешался и стал с преувеличенным интересом разглядывать выставленные на продажу ткани.
Тресси понятия не имела, что именно рассказала о ней Роза своему возлюбленному, но у нее самой не было ни малейшей охоты пускаться в откровения.
После этого неприятного происшествия у Тресси вошло в привычку каждый день после обеда отправляться на прогулку. Вместо двух-трех десятков рабочих, которые трудились на прииске летом, на зиму остались лишь одиннадцать. Готовить для них еду было куда быстрей и проще, и у Тресси вдруг появилось свободное время. Набросив поверх платья только шаль, потому что солнце днем пригревало не на шутку, она долго бродила вокруг навесов и складов, а потом стояла на вершине горы и смотрела на город, размышляя о Доуле Клинге. С того момента, когда она спутала доктора Гидеона с ним, Тресси никак не могла позабыть этого страшного человека.
За ее спиной, на склоне горы самозабвенно трудились помпы, и тугие струи воды выгрызали из почвы куски породы. Когда Линкольншир только привез сюда гидравлическое оборудование, над ним все потешались. Зато потом оказалось, что он сделал не обыкновенно удачный ход. Даже зимой, когда работы на прииске заметно сократились, здесь добывали в сотню раз больше золота, чем самый удачливый старатель-одиночка.
Миновали дни, весна неуклонно приближалась, и в душе Тресси поселилась странная, неодолимая и властная тоска. День за днем, преследуемая зловещим призраком Доула Клинга, девушка все чаще вспоминала о счастливых днях, которые она провела с Ридом Бэнноном. Даже бедствия, пережитые вместе, казались ей сейчас сладким сном. Тресси тосковала по любви, и ласковые черные глаза Рида Бэннона снились ей теперь каждую ночь. Она не могла понять, что с ней происходит, но в душе ее рождалось новое чувство, чистое и сладостное, словно свежевыпавший снег. В ее груди поселилась робкая надежда на счастье.
Однажды днем, когда в синем холодном небе ослепительно ярко сияло солнце, Тресси, как всегда, отправилась побродить. Было воскресенье, и прииск опустел – все рабочие ушли в город, чтобы расплатиться с долгами и сделать покупки. В городе были открыты все салуны и прочие увеселительные заведения, и многие гуляки куролесили всю субботнюю ночь напролет, прихватывая и день воскресный.