— Может быть, вы имеете в виду мою матушку…
— Не только матушку, но, вероятно, и отца… и еще кое-кого, кого вы совсем не знаете… Но один такой ходатай у вас есть наверняка. Уверяю вас, к этим младенцам можно возносить молитвы, это однозначно и теологически исключает какие-либо сомнения, что они — на Небе, понимаете?
Ганс отрицательно затряс головой.
Священник растерянно посмотрел на него и испуганно пробормотал, прищурившись:
— Ну, этот ребенок — разве вы не поняли?
«Ах, вот он о ком, он имеет в виду ее ребенка», — подумал Ганс. Были дни, когда он о нем и не вспоминал, а иногда эта мысль преследовала его нестерпимой болью, несказанным страданием, которое он даже не знал, как назвать. Посмотрев священнику прямо в глаза, Ганс сказал:
— Так-то оно так, только это был не мой ребенок.
— И тем не менее… Вы живете с его матерью в такой интимной близости, с какой не может сравниться никакая другая на земле.
Гансу и так было ясно, что ребенок попал в Рай. В этом он не сомневался: шестинедельное дитя конечно же немедленно попадает на Небо. Об этом не стоило и говорить. Но ему казалось глупым, что это крошечное существо должно быть его ходатаем.
Он аккуратно положил окурок в портсигар и спросил:
— Вы именно поэтому просили меня зайти к вам домой?
Священник кивнул:
— Простите меня. Как-никак… Все же я чувствую себя ответственным за…
Ганс со вздохом поднялся и шагнул к печке.
— Есть ли у вас нужда в брикетах? — спокойно спросил он.
— Да, — живо откликнулся священник и повернулся к Гансу, так что они могли смотреть друг другу в глаза. Они такие дорогие…
— Я принесу вам немного.
— О, вы хотите сказать…
— Вам не нужно будет за них платить, они мне ничего не стоят…
— А-а они вам достаются бесплатно — по роду вашей работы.
Ганс рассмеялся. Он смеялся громко, казалось, за долгое время он впервые смеется так свободно и от всей души, он так хохотал, что поперхнулся и сильно закашлялся. Но как только вновь встретился с недоумевающим и улыбчивым взглядом священника, опять закатился хохотом.
— Прошу прощения, — выдавил он наконец. — Но «по роду вашей работы» — это блеск!
— Почему? — Видимо, священник все же немного обиделся. — Ведь это вполне возможно.
— Вот именно, — кивнул Ганс и почувствовал, что его внезапно охватила безумная тоска по Регине, что ему нестерпимо захотелось оказаться рядом с ней, услышать ее голос. — Вы правы, я имею дело с брикетами по роду моей работы: я их краду и на это живу.
— Ах, вот оно что! — откликнулся священник, слегка хохотнув. — Вероятно, это очень опасно?
— Да нет. Ничего страшного, все довольно просто. Нужно только не зарываться: если у тебя тридцать брикетов в сумке, тебе никто ничего не сделает. Но я-то таскаю в день три раза по тридцать. Для этого требуется соблюдать определенный ритм и режим дня. С виду я похож на железнодорожника — сумка, фонарь, даже расписание поездов имеется. И становлюсь на свой пост с точностью штатного служащего. Моя скромность, очевидно, внушает полицейским уважение. Так что я принесу вам брикетов.
— Я с радостью заплачу вам…
— Нет-нет. Вы доставите мне радость, если…
Ганс запнулся и с тревогой взглянул на священника. Впервые он испытал чувство, похожее на симпатию, но, по-видимому, не относящееся к этому человеку. Они посмотрели друг другу в глаза, и Ганс почувствовал, как осунулось его собственное лицо. От усталости кожа на нем сделалась такой дряблой, что ему показалось, будто он покрыт рыхлой кожистой оболочкой, не имеющей к нему никакого отношения. Он тихо промолвил:
— Я хотел бы исповедаться…
Священник встал с места так внезапно и стремительно, что Ганс вздрогнул.
— Быстро, быстро, садитесь-ка сюда! — воскликнул он.
На лице священника были написаны и радость, и испуг с примесью недоверия, и двигался он так суетливо и поспешно, словно ему нужно было поскорее бежать к плите, чтобы спасать выбегающее из кастрюли молоко.
— Садитесь же, — возбужденно повторил он, а сам снял с гвоздя свою епитрахиль, сдвинул в сторону пустые чашки и оперся локтями о стол. В жесте, которым он прикрыл свой профиль ладонью, было что-то профессиональное: одновременно заученное и машинальное. Он прошептал: — Во имя Отца, Сына и Святого Духа.
Ганс с запинкой повторил эти слова и добавил: «Аминь».
— Уж и не помню, когда я в последний раз исповедовался.
— Постарайтесь вспомнить…