Первые дни то ли он действительно вставал (я спала, как убитая), то ли Игорь тоже крепко спал, убедив моего ангела в твердости небесного обещания защиты и опеки, но как-то через неделю, когда мой ангел уже вернулся на работу, я проснулась от звука невнятного шевеления в кроватке. Подброшенная, словно пружиной, я обнаружила, что Игорь чуть перевернулся на бок, последовав, видимо, примеру отца, уютно устроившегося на боку на кровати, лицом к детской кроватке, с подпертой кулаком головой и полностью отключенным сознанием.
Сдвинуть его с кровати и с той точки зрения, что не кричал — значит, все в порядке, мне так и не удалось. С тех пор в моем отношении к обещаниям всех небожителей появилась нотка здорового недоверия. По крайней мере, в отношении моего сына.
В тот первый месяц я поняла, почему Галя так настойчиво просила нас повременить со смотринами Даринки. Какие смотрины, когда не знаешь, за что хвататься! Казалось бы, кормится ребенок естественным образом, почти все время спит, стиркой занимается стиральная машина с моим ангелом в качестве загрузочно-разгрузочной приставки к ней, убирать бесполезно, купаться и гулять еще нельзя, но я ничего не успевала!
Покормить (наелся или просто устал?), уложить в кроватку (подождать немного, крепко ли уснул), привести себя в порядок (бегом, как утром в те дни, когда на работу проспишь), пойти и посмотреть, как он там (дышит, вроде, ровно), самой что-нибудь поесть (господи, когда уже кофе можно будет?), пойти и посмотреть, как он там (что это он хмурится и вздрагивает?), помыть и переодеть (как люди раньше без памперсов справлялись?), покормить (вот лентяй — заснул на полдороге!), погладить (может, пора моему ангелу новую технику осваивать?), проветрить (стенку кроватки простынкой занавесить), попытаться сложить все вещи хоть в каком-то порядке, посмотреть, как он там, помыть и переодеть, походить с ним, чтобы успокоился, уложить в кроватку… А, нет — опять покормить…
Хорошо, хоть на работе все необходимое успела в сентябре закончить.
Недели через две я уже как-то приноровилась к новому ритму жизни и, когда мой ангел возвращался с работы, не встречала его, как аварийку после прорыва всех труб в доме. Пока он готовил ужин (слава Богу, к плите мой ангел меня все еще на пушечный выстрел не подпускал!), мы с Игорем устраивались на кухне, и он рассказывал нам все новости внешнего мира. Именно нам. Я заметила, что при звуке отцовского голоса Игорь поворачивал в его сторону голову, начинал взбрыкивать руками и ногами и задавать возбужденные звуки. Мне в них слышалось насмешливое хихиканье, моему ангелу — горячее одобрение.
После ужина мой ангел отправлялся общаться с благодарной аудиторией наедине, давая мне возможность отдышаться, спокойно помыть посуду и даже принять душ. И вот где справедливость? Со мной вышеупомянутая аудитория общалась благодарно, исключительно когда ее носили на руках и исключительно в вертикальном положении, а с моим ангелом ее вполне устраивал патрицианский стиль общения — мой ангел укладывал Игоря рядом с собой на нашу кровать, принимал изящную позу, подперев голову рукой, и заморачивал ему голову философским красноречием. Не давая никому, как обычно, и словечка вставить.
Кроме, разумеется, тех случаев, когда Игоря нужно было помыть и переодеть. Эксклюзивные права на эту процедуру были предоставлены мне. Мой ангел горячо поддерживал Игоря в его предпочтениях, говоря, что у него для этого слишком большие и неловкие руки.
В ванной, правда, этот аргумент против него сыграл — в больших руках ребенок в большей безопасности. Но они и там общий язык нашли — сплошное клацанье, цоканье и чмоканье! — как у дельфинов, честное слово! Сразу видно, от кого ребенок эту страсть к воде унаследовал. А как мне изловчиться, чтобы это барахтанье с процессом мытья совместить?
Кстати, в тот день, когда мы наметили первое купание, нас неожиданно посетила моя мать. Неожиданно, потому что мы очень просили всех отложить визиты хотя бы на месяц. Прямо с порога она заявила нам, что первый настоящий контакт с водой представляет собой чрезвычайно важный момент в жизни ребенка, который навсегда предопределит его отношение к таким понятиям, как очищение и омовение — поэтому сейчас она покажет нам, как это делается.
Подбородок у меня выдвинулся вперед сам собой. Это — мой ребенок! Это я для него — самый важный человек в мире! Это я уже почти научилась угадывать его желания и приноравливаться к его потребностям! Крепче прижав к себе Игоря, я уставилась исподлобья на мать, взглядом подначивая ее попробовать отобрать его у меня.
Коротко глянув на меня, мой ангел — осторожно, под локоток — вывел ее в гостиную, незаметно кивнув мне пару раз в сторону ванной. И я выкупала своего ребенка — в первый раз и сама. Без каких бы то ни было эксцессов. И недовольства с его стороны. У него, правда, были такие круглые глаза, что он, возможно, от шока онемел.
Мать осталась еще немного, проконтролировала процесс кормления, внесла ряд критических замечаний, но скорее уже для порядка, без прежнего пыла и уверенности. Уходя, она буркнула на прощанье:
— Я, конечно, понимаю, что вы давно уже взрослые и сами все знаете, но могли бы все же и почаще к старшим за советом обращаться. Вековой опыт недаром из поколения в поколение передавался. А то привыкли — чуть что, в Интернет. А там никому до вас дела нет, да и шарлатанов хватает, такого понапишут…
Я насмешливо покосилась на ангела, он принял важный вид.
— Ну что Вы, Людмила Викторовна, — примирительно произнес он, — когда же мы в серьезных вопросах не прислушивались к вашему с Сергеем Ивановичем мнению? А по мелочам не хотелось бы вас лишний раз беспокоить.
Мать фыркнула.
— А, живите, как хотите, — махнула она рукой. — Я больше вмешиваться не стану. Пока сами не попросите, — с нажимом добавила она.
Мы с ангелом снова переглянулись и одновременно ошалело затрясли головами. Мать предпочла счесть это жестом согласия.
Насчет не вмешиваться я ей, конечно, не поверила — от застарелых пагубных привычек даже врачи не рекомендуют отказываться, чтобы здоровью не повредить. Но ее недавнее увлечение космической энергией и душевной гармонией оказалось, судя по всему, всепоглощающим и долговечным, и ее контроль за процессом моего овладения искусством материнства действительно свелся к моим регулярным отчетам по телефону и ее четким рекомендациям по нему же, что меня как нельзя лучше устраивало. В целях поддержания всеобщей душевной гармонии я всегда с ней соглашалась и затем докладывала, что сначала последовала ее совету, а затем попробовала свой путь, и последний больше пришелся Игорю по душе.
Эти слова также оказались волшебными, хотя временами мать ворчала, что капризы ребенка растут вместе с ним и что рано или поздно мне придется научиться быть твердой. Я чуть было не просила у нее разрешения потренироваться сначала на ней.
Если же быть серьезным, то у меня закралось подозрение, что она об этом и с моим ангелом говорила. И, похоже, еще раньше, чем со мной. Или, еще лучше, отца на это настроила: то-то в моем ангеле в последнее время твердости появилось — на всех нас троих хватило бы. Мной командовать (звони ему, понимаешь, после каждой прогулки, как будто я дорогу домой не найду!) ему уже показалось недостаточно, захотелось на менее покладистых объектах мастерство отточить. И, как обычно, его прямолинейный таран не ликвидировал возникшую проблему, а разбивал ее на множество более мелких, улаживать которые приходилось мне — терпением и поиском компромиссов.
Началось все с первого прихода к нам врача-педиатра.
Пожилая, уставшая женщина прошла в открытую моим ангелом дверь, коротко бросила: «Врач» и, не дожидаясь его ответа, попросила проводить ее к ребенку и матери. И это оказалось ее роковой ошибкой. Мой ангел тут же весь встопорщился, протопал вслед за ней в спальню и занял боевой пост возле Игоря, чуть подавшись к нему и изображая полную готовность до последнего вздоха оборонять беззащитное существо от подозрительного пришельца.
Разумеется, разговаривала врач со мной — кто, в конце концов, рядом с ребенком каждую минуту проводит? Но мой ангел постоянно вставлял какие-то вопросы, демонстрируя глубокое владение предметом разговора и твердое намерение оказаться в нем самой активной стороной. Отвечала она ему спокойно и терпеливо, но страдальчески морщась, и мой ангел все больше закипал, явно собираясь оставить последнее слово за собой.
После осмотра врач внесла его результаты в новую карточку Игоря и открыла свою сумку, чтобы спрятать ее туда. Вот тут-то и прозвучал финальный, торжествующий аккорд моего ангела.
— Куда? — завопил он так, что мы с Игорем подпрыгнули. Врач оказалась куда более устойчивой к проявлениям родительской заботы.
— Карточка — это медицинский документ, она должна храниться в поликлинике, — ответила она, не поворачивая головы.
— Карточка ребенка будет храниться рядом с ребенком, — заявил мой ангел тоном, не терпящим никаких возражений.
Врач коротко вздохнула, сделала какую-то пометку в своих бумагах и ушла, едва процедив сквозь зубы слова прощания.
Во время следующей встречи, когда уже мы с Игорем пришли в поликлинику (утром, слава Богу, когда мой ангел на работе был!), она и со мной говорила сухо и официально. До тех пор, пока я не предложила оставить карточку у нее — порядок есть порядок, что же с ним спорить-то! — но с тем, чтобы дома мы смогли иметь копию всех записей в ней и анализов. Поверьте мне, эта встреча закончилась на куда более дружелюбной ноте!