С кем это я алгоритмы вместе разрабатывал? – удивился Петя, резонно предположив, что речь идет о его собственном адаптивном алгоритме сжатия. Голос лже-соавтора был ему решительно не знаком.
– Давайте, посмотрим на проблему с другой стороны, – милиционер определенно не был удовлетворен ответом, – представляет ли этот алгоритм коммерческую ценность? Скажем, какую сумму можно было бы за него получить?
– Если бы нашелся кто-нибудь, кому важны особенности именно этого алгоритма, если бы кого-то в большей степени интересовала устойчивость к помехам при передаче данных, а не степень сжатия, то речь могла бы идти о достаточно серьезных суммах – возможно, десятках тысяч долларов. Разумеется, в роли товара в подобной сделке выступает некий программный продукт, использующий ноу-хау, а не сам алгоритм.
Эксперт по алгоритмам наконец опустил взгляд на бумагу в своей руке, и Петя узнал собственный почерк – это был чирканный-перечирканный черновик примерно годовой давности – у молодого человека была привычка сохранять свои черновики, скорее всего, этот нашелся где-то в его квартире. Кстати, в черновике Петя пробовал путь, оказавшийся тупиковым, и в итоге задача была решена совсем иначе. Кроме того, за эту работу с Петей давно и щедро расплатились, и попытка примазаться к ней в качестве соавтора не имеет ни малейшего смысла. Интересно, кто этот неквалифицированный жулик?
Личность жулика определилась довольно скоро, когда под диктовку следователя охотник до чужих алгоритмов скверным почерком написал под протоколом: «Записано с моих слов верно и мною прочитано. Баранов В.В.»
Ну, Вадик дает! – удивился Петя, – он же вообще не в состоянии понять, что там у меня написано. А почему, интересно, я его голоса не узнал? Вроде бы по жизни у него такой козлиный тенорок, а тут прямо басом разговаривает!
Спустя мгновение Петя понял, что слышит голос Вадика его же ушами, а в таких случаях звук добирается до слуховых рецепторов не по воздуху, а по костям черепа, поэтому свой голос слышится всегда ниже, чем есть на самом деле. По схожей причине из наглухо затонированных Жигулей с выхлопными трубами диаметром с добрую канализационную, нередко лихо проносящихся мимо Пети, не обращая внимания на грязь и лужи, доносятся лишь уханье бас-гитар и утробный стук большого барабана, хотя внутри слушают отнюдь не экзотическую африканскую музыку, а обыкновенную местную попсу или блатной шансон.
Петр Андреевич, отключайтесь, довольно будет для первого раза! – голос наставника Петя услышал уже своими собственными ушами, и легко, словно делал это уже неоднократно, отсоединился от нити, после чего открыл глаза.
С кем вы соединялись? – с любопытством спросил Булгарин, – кто-то из близких?
Пришлось объяснить, что никакой Вадик не близкий, просто вместе с этим халявщиком учились в аспирантуре; защитить диссертацию у него никак не получалось из-за большой общественной нагрузки: Вадик – какой-то начальничек в молодежном отделении популярной политической партии. Еще Петя припомнил, что многократно и совершенно безвозмездно пытался помочь Вадику, сливая ему кое-какие результаты своих исследований, но не в коня корм – воспользоваться помощью молодой функционер был не в состоянии по причине абсолютной безграмотности, а полностью выполнить за него работу Петя не захотел из принципа.
– Зачем же ему ученая степень, коли скоро сама наука его не интересует? – удивился Булгарин.
– Собирается делать карьеру в каком-то министерстве, – ухмыльнулся Петя, – там ученых людей очень уважают. Ничем не показав, что понял Петину иронию, наставник предложил:
– Закройте глаза и вновь взгляните на свои крылья. Обратите внимание, что все нити безымянны, кроме одной. Про одну вы уже твердо знаете, что она связана с вашим несимпатичным знакомым Вадиком. Вы этого больше никогда не забудете, и до тех пор, пока его нить будет частью ваших крыльев, вы его всегда узнаете. А теперь выберите другую нить и соединитесь с ней. Попробуйте, не прерывая связи с нитью, рассказывать мне, что видите и слышите. Поначалу это может быть не просто – воспринимать и говорить, но вскоре вы должны привыкнуть.
Петя наугад выбрал нить и легко, с первой же попытки, соединился. Он тут же оказался в незнакомой комнате, судя по обстановке, в не слишком шикарном гостиничном номере и начал рассказывать:
– Напротив меня сидит мужчина лет пятидесяти – волосы какие-то пегие – наверное, седеющие; лицо красное, лоснится – по всему видно, любит выпить. Я его ругаю – голосом ленивым, но угрожающим, за что – пока не понимаю, просто называю тупицей и слабоумным алкоголиком. Он оправдывается и клянется, что никто не успел прочитать рукописи. Что за рукопись, интересно? Снова какие-то мои черновики, что ли? Я продолжаю ругаться. Говорю, что он упустил рукопись, сам сделался убийцей, а меня сделал сообщником убийцы. А он объясняет, что снотворного в вине было ровно столько, чтобы два человека выпили по бокальчику и хорошенько поспали часов двенадцать – это было необходимо, чтобы без спешки найти в квартире рукопись – что за рукопись, не понимаю! Кто же мог знать, – продолжает краснолицый, – что этот вундеркинд выдует всё вино один?