– Привет, Француз! – воскликнул Булгарин и, расставив руки для объятья, почти бегом двинулся к рыжему.
– А, Бýлгар! – радостно закричал Пушкин, и они обнялись.
– А это и есть твой протеже? – выпутавшись из объятий друга, великий русский поэт с интересом взглянул на Петю.
– Да. Позволь тебе представить: Петр Андреевич, он здесь уже неделю.
– Ты так его и называешь – Петр Андреевич? – расхохотался Пушкин, – а он тебя как – Фаддей Венедиктович? На дворе двадцать первый век, Бýлгар, а ты все в девятнадцатом живешь. Петр, подгребай к нам, не стесняйся, – последние слова относились, разумеется, к Пете.
Молодой человек со смущением приблизился и негромко произнес:
– Очень приятно, Александр Сергеевич. Я очень много о вас слышал. И читал… кое-что.
– Нет, так дело не пойдет! – закричал Пушкин. – Все быстро за стол, сейчас выпьем вина, познакомимся по-настоящему.
– И то верно, а то стоите, Петр Андреевич, фетюк-фетюком, – негромко добавил Булгарин.
– Чт-о-о? – удивился Пушкин, – что ты сказал?
– Ты, Француз, днями «Мертвые души» не перечитывал? – невинным голосом поинтересовался Петин наставник.
– Было дело, – не стал спорить Пушкин, – а ты по чему догадался?
– Так ты же теперь вылитый Ноздрев, – объяснил Булгарин, и друзья рассмеялись.
Ноздрева Петя помнил, хоть и смутно, из школьной программы. Как представлялось Пете, гоголевский персонаж вид имел не рыжий, а, скорее, цыганистый, но манера поведения вполне соответствовала смутным воспоминаниям.
– За стол, за стол! – скомандовал Пушкин, и небольшая компания расположилась вокруг невесть откуда появившегося стола, уставленного бутылками, дымящимися блюдами и фруктами.
– Я тебя буду звать Петром, – объявил Пете хозяин, – пока прозвища не придумаем. А меня зови, хотя бы, Французом – согласен?
– А почему вас Французам зовут?
– Тебя, тебя – никаких вас! А Французом с детских лет зовут, не знаю уж почему.
– Потому, что на обезьяну похож, – подключился к беседе Булгарин – отчего-то он очень развеселился.
Старые друзья рассмеялись над непонятной шуткой, а затем Француз сказал строгим голосом:
– А Бýлгара Булгаром зови. Не возражаешь, Бýлгар?
– Лучше я буду вас Тадеушем звать, можно? – смущаясь, попросил Петя.
– Тогда уж лучше Яном, – предложил Булгарин, – и на «ты». Я собирался предложить это позже, уже когда мы сможем обмениваться мыслями, но Француз, как всегда спешит, егоза.
За столом, по настоянию Пушкина, все выпили холодного кислого шампанского и поцеловались (от Булгарина пахло дорогим мужским одеколоном а Пушкин, почему-то, источал вкусный запах свежих яблок).
– Что-то, Бýлгар, ты постарел, – ехидно сказал Пушкин после очередного фужера, – в прошлый раз лет на восемнадцать выглядел, а теперь на все сорок – прямо взрослый солидный господин. Никак решил изменить своей неприступной возлюбленной и завел подружку с геронтофильскими склонностями?
– А тебе что за фантазия пришла рыжим сделаться? – парировал Булгарин, – я вон Петру обещал знакомство с красавцем Аполлоном, а ты – вылитый Лепрекон.
Как помнилось Пете, сказочный Лепрекон был коренастым рыжим уродцем, но сравнение позабавило, и он рассмеялся вместе со всеми.
– А ты, Петр, – обратился Пушкин к Пете, – отчего таким розовощеким херувимом представляешься? Решил вспомнить детство золотое?
– Пете было двадцать четыре года, – негромко объяснил Булгарин. – Он приблизительно таким и был.
– Извини, Петр, – не особенно смутился Пушкин, – ты еще пока не привык, наверное, оттого и переживаешь. Ничего, скоро поймешь, что здесь жизнь только начинается.
Они еще долго сидели за столом, с удовольствием разговаривая о какой-то милой чепухе, словно были знакомы уже очень давно. Петя за полгода, которые Маришка посвятила его воспитанию, превратившийся, если не в гурмана, то в человека, разбирающего, что ест, не удивлялся, что котлеты – это не только уютные комочки из фарша, но и аппетитные кусочки баранины с торчащей пистолетом косточкой, и держался за столом уверенно, увлеченно обсуждая достоинство каждого нового блюда. В какой-то момент попыталась появиться почти неловкая ситуация, когда молодой человек постарался объяснить своим поднаторевшим в застолье друзьям, что жареное мясо надлежит запивать красным вином, а не шампанским, но недоразумение быстро сошло на нет, причем неловкость отнюдь не замяли, а разрешили свойственным пытливым умам образом – экспериментом. В результате сошлись на том, что оба подхода имеют право на существование и практическое использование. В какой-то момент Пушкин поднялся (он уже оказался во фраке), щелкнул крышкой карманных часов (Пете отчего-то пришло на ум слово брегет) и объявил, что пора ехать.