– Знаешь что?! – сказала она. – Кто-то должен положить этому конец. До приезда отца из дома ты не выйдешь. А потом…
– Ты ещё пожалеешь о том, что сделала со мной! – перебила её дочь, давясь слезами. Я вообще уйду из дома. И буду жить с Дрэйвеном!
– С кем? – Ксения чуть не подавилась. Даже на миг забыла о своей злости.
– Дрэйвен, мой мужчина.
Ксения приблизилась к забившейся в угол кровати Валентине и стала трясти её за плечи, периодически отвешивая удары то по лицу, то по рукам. Куда попало. Она была доведена, чаша терпения переполнилась. Она била её и кричала:
– Это кто ещё такой?! Какой мужчина?!, тебе пятнадцать лет! А ну говори, он тебя трогал? Ты с ним спишь? Ты просто блядь бессовестная! Да я завтра же милицию вызову, и всех вас разгонят к чертям! Утром я тебя отведу к врачу, к гинекологу. Позорище! Тварь ты неблагодарная!
– Не смей мной командовать! А то я вообще покончу собой!
– Ах ты мне угрожаешь? Тогда я тебя ещё и к психиатру отведу, пусть поработают с тобой, выбьют дурь из головы.
Это было последнее, что сказала мама Валентине за этот вечер. Она вышла из комнаты, хлопнув дверью. А хранительница Алина принялась гладить по черноволосой головке плачущую Валю. Свою Валечку. Она крепко обнимала крыльями, руками и целовала девочку в лобик, осунувшиеся щёчки своими невидимыми призрачными губами и шептала ласковые слова. Ничего не ощущала бедная девочка-подросток. Она считала себя безмерно одинокой в этом мире.
Глава четвёртая
– Привет, Диан, – сказала Валя, устраиваясь поудобнее на бетонном бордюре набережной. Было восемь вечера, жара уже спала, и вскоре на своём привычном месте должна была собраться компания готов. Девчонки закурили. Местечко было удобным: набережная в этом месте кончалась, и асфальтированная дорога резко обрывалась, переходя в пыльную, заросшую бурьяном и кустарником площадку, ограниченную с одной стороны забором заброшенного завода, а с другой стороны мелководьем реки, которая делала изгиб и поворачивала влево. Здесь стоял запах тины, и квакали лягушки. Сюда иногда забредали наркоманы-одиночки, так как место было безлюдным, и поэтому в застойной воде плавали использованные шприцы и всякий мусор.
– Где ты была вчера? Дрэйвен о тебе спрашивал.
– Я вчера такое пережила…
– Что? Рассказывай.
– Диан, представляешь, меня мать к гинекологу таскала. В поликлинику.
– На фига?
– Накануне вечером мы поскандалили как обычно. Ну я ей, мол, уйду из дома к своему парню жить. Мать как взбеленилась. Меня избила всю.
– Да ну?! У тебя вроде матушка такая спокойная.
– Ты чё, нет! Я думала, убьёт. Стала допрашивать, кто он такой, сплю я с ним или нет. Хотела вообще в милицию заявить.
– Ну не заявила?
– Не, я не дала. Кстати, у меня потухла. – отвлеклась Валентина, – зажигалку дай.
Диана чиркнула зажигалкой, и Валя с удовольствием затянулась. Она продолжила рассказ. Голос её становился всё взволнованней. И ангел Алина, парящая на высоте метра над своей девочкой, переживала всё вместе с ней. О, как хотелось ей забрать себе хоть часть Валечкиной боли, хоть часть обиды. Но как?!
– Короче, завели меня в кабинет. Мать давай докторше рассказывать что меня мог изнасиловать взрослый мужик, чтоб меня посмотрели. А там ещё медсестра была, противная такая. Смотрела на меня и ухмылялась про себя. И гинеколог была неприятная. Толстая, в очках, неповоротливая. Правда, она оказалась бабой с понятиями. Говорит моей мамаше: "Позвольте мне с девочкой наедине побеседовать". Мать моя растерялась, и тут эта гадина-медсестра влезла: "Антонина Евгеньевна, зачем Вам это надо, она же несовершеннолетняя. В присутствии матери надо смотреть". Заставили меня снять трусы и на специальное кресло залезть! Прикинь! – от этих воспоминаний глаза Вали увлажнились и голос задрожал.
– И чё, – вставила подруга, – прям туда вместе с мамашей заглядывали?
– Мама за ширмой осталась. Врачиха своими толстыми пальцами давай меня везде ощупывать. Мне так больно было. Я-то знаю, что у меня "это" всего было один раз. Давно, с Игорем в лагере. Год назад. С Дрэйвеном у меня ничего не было! Лазила она своими пальцами-и-и-и… – зарыдала навзрыд Валентина.