В конце обеда отец сказал с явным облегчением:
– Почему бы вам двоим не показать Гансу лес?
Мы не хотели показывать Гансу лес: он принадлежал только нам. Но Ганс собирался провести с нами целых три месяца, и нам едва ли удалось бы не подпускать его к лесу до самого конца лета.
Мы с Петером молча шли по тропинке, ведущей от дома мимо ячменного поля и загона, в котором никогда не было ничего, кроме камней, а Ганс насвистывал и швырял палками в птиц. Когда мы приблизились к опушке, Петер остановился, словно не желая идти дальше, но я сказала: «Да ладно тебе», – и пошла первой, поскольку понимала, что сделать это все равно придется и лучше покончить с этим поскорее. Позади послышался иронический смешок.
Я двинулась вниз по склону, поросшему ползучими растениями и все еще густо пестревшему поздними колокольчиками, который спускался к ручью. Через ручей тянулся дощатый мост, но мы с Петером неизменно предпочитали добираться до противоположного берега по торчащим из воды камням. Перепрыгивая с камня на камень, я услышала, как Петер сказал: «Это ручей», а Ганс насмешливо фыркнул в ответ.
Мы подошли к лужайке. Мы с Петером стояли плечом к плечу на краю этого залитого солнечным светом, неизменно таинственного пространства.
– А это лужайка, – сказал Петер на свою беду и отвернулся.
Ганс хихикнул.
– Это лес, это ручей, это лужайка, – передразнил он. А потом обошел меня, стал прямо передо мной, подбоченился и презрительно спросил: – А это что такое, интересно знать?
Я была в кожаных штанах и в рубашке Петера, из которой он вырос. Дома я всегда так одевалась. Все к этому привыкли.
Петер бросился на Ганса. Последовал короткий яростный обмен ударами. Я подождала, когда мальчики отпрыгнут друг от друга, а потом вихрем налетела на кузена, крикнув Петеру отойти в сторону. Я хотела сама постоять за себя. Кроме того, я сознавала, что, если Петер поколотит гостя, отец сотворит с ним что-нибудь ужасное.
Я хотела убить Ганса. И до сих пор удивляюсь, что не убила. Когда я наконец пришла в себя, я сидела верхом на поверженном враге и молотила его кулаком по уху.
– Сдаюсь, – проговорил он, еле шевельнув губами. Он шевелил губами с трудом, я видела.
Я неохотно слезла с него. Ганс сел. Его лицо было залито кровью, да и вообще выглядело неважнецки. Его недавно белая рубашка была сплошь покрыта отпечатками моих окровавленных кулаков.
Петер заставил нас пожать друг другу руки. Мы спустились к ручью, чтобы умыться и привести себя в порядок, и поняли, что настоящие следы схватки не смыть никакой водой. Обсуждая проблему, сочиняя правдоподобную ложь для родителей и рассказывая Гансу, для его же пользы, ужасные истории, свидетельствующие об отцовском нраве, мы с Петером помирились с нашим гостем. Он оказался не таким уж плохим парнем. У него имелись причины вести себя вызывающе. Он рассказал нам о семейных неприятностях, из-за которых его отослали из дома. Его родители разводились; у отца, сказал Ганс, была другая жена.
Мы с Петером трепетали от ужаса. Ничего подобного в нашей деревне никогда не происходило.
На переговоры с матерью отправили меня. Я пряталась в кустах, покуда отец не удалился в свой кабинет, а потом перехватила маму на выходе из гостиной.
Она отвела меня в ванную и закрыла дверь.
– И что же такое с тобой случилось?
– Я упала, – сказала я.
Я действительно падала, помимо всего прочего.
Мама подошла к умывальнику, открыла холодную воду, одной рукой запрокинула мне голову назад, а другой достала из шкафчика корпию и йод.
– Где ты упала?
– В лесу.
– Покажи руки.
Она рассмотрела мои ладони, целые и невредимые, и посиневшие, разбитые в кровь костяшки пальцев.
– Так. И что же все-таки произошло?
– Мы подрались. Пожалуйста, не говори отцу.
– Подрались?!
Я начала виновато опускать голову, но потом опять подняла, движимая своего рода чувством собственного достоинства.
– С кем ты подралась?
– С Гансом.
Мама была потрясена.
– Liebchen, как ты могла? Разве ты не понимаешь, что он наш гость?
Конечно, я понимала. Ну почему взрослые такие тупые?
– А что делал Петер тем временем? – словно спохватившись, спросила она.
Я изо всех сил постаралась объяснить все доходчиво и преуспела в своей попытке сверх всякого ожидания:
– Петер затеял драку с Гансом, потому что Ганс оскорбил меня, а потом драться с ним стала я, поскольку знала, что отец убьет Петера, если узнает, что дрался он.
Мама внимательно посмотрела на меня, но сказала лишь одно: