– Трусишь? – фыркнул Макс. Он недавно пришел в команду на место Душена. Нервный и агрессивный, он всячески старался проявить себя.
– Конечно, – рассмеялся Хайнц. – Каждый раз, когда я забираюсь в свой самолет, у меня поджилки трясутся.
Макс презрительно усмехнулся. Но Хайнц спокойно ел свой обед, а Макс нет.
– Вчера у меня кабина наполнилась дымом, – задумчиво проговорил Хайнц. – На высоте полторы тысячи метров. Я ни черта не видел. Глаза ело просто жуть.
– Дьяволов чайник, – сказала я, и мы с Хайнцем рассмеялись, к великому недовольству Макса.
– Я бы отдал все на свете, только бы полететь на «комете» в бой, – сказал Макс, когда мы с Хайнцем отсмеялись.
– Полетишь еще, – примирительно сказал Хайнц.
– Представляете, какую пользу он принесет на Восточном фронте!
– Главная проблема на Восточном фронте – снег, – заметил Хайнц.
– Это все слухи!
– Это правда. – Хайнц отложил нож и вилку. Он никогда не упускал случая поспорить. – У меня там брат. Боевые действия не ведутся. Орудийные башни заедает, моторы грузовиков замерзают.
Макс покраснел до корней волос.
– Мне удивительно слышать на нашей базе такие непатриотические речи.
– Будь у тебя между ушами что-нибудь кроме аэродинамической трубы…
Я не стала им мешать и пошла в казарму. Я лежала на кровати и читала «Двадцать тысяч лье под водой». Библиотека на базе была небогатой: Жюль Берн, приключенческие романы Карла Мая (по слухам, любимого писателя Гитлера) да сборники песен штурмовиков. Через полчаса я надела ботинки, вышла на летное поле и забралась в своей «комет».
«Ме-110» разогнал меня на буксире. Большие колеса «комета» легко оторвались от бетонной полосы. На высоте трех метров я открыла запорное устройство, державшее шасси, и «комет» радостно подпрыгнул и взмыл в свою стихию.
Через десять минут я отбросила буксировочный трос и опустила нос, чтобы начать планировать. Машина сразу же плавно вошла в длинный вираж, словно сокол. Казалось, бесхвостое тело «комета» на широких, отведенных назад крыльях создано для вечного полета. Я описывала в воздухе круги, закладывала виражи, переворачивалась, крутила петли и не удивилась бы, если бы обнаружила, что могу делать совершенно немыслимые вещи – например, летать задним ходом, – поскольку это своенравное красное существо, летавшее, как сокол, и набиравшее высоту со скоростью пушечного ядра, обладало также всеми способностями колибри. Мы вместе – я и мой «комет» – парили в высоте, испытывая природу человеческой плоти, металла и воздуха; и, когда мы спустились ниже, я увидела нашу странную тень, скользящую по залитым солнцем полям.
Сделав последний разворот, я краем глаза заметила внизу что-то необычное. Я не стала присматриваться, поскольку посадка «комета» требовала предельной сосредоточенности. Едва остановив машину на бетонной полосе, где Руди встречал меня с обычной своей щербатой улыбкой, и открыв фонарь кабины, я повернулась. Да, мне не почудилось. Флаг у ворот был приспущен.
Как только я вошла в канцелярию, Дитер вызвал меня в свой офис. У него был серьезный вид.
– У меня для тебя плохие новости, – сказал он. – Учитывая обстоятельства, я сожалею о том, что сказал на днях. Наверное, тебе лучше присесть.
Эрнст.
Он вынимает револьвер из ящика стола. Заряжает его, патрон за патроном. Сколько уже раз он делал это, а потом снова разряжал? И почему именно этот револьвер? У него есть много современных и более удобных пистолетов: автоматических пистолетов с обоймой. Но этот револьвер неотлучно находился при нем всю прошлую войну, в кобуре на бедре.
Война в вашем понимании этого слова…
Эрнст сидит на кровати, на своей широкой дубовой кровати, – первой покупке, сделанной им по окончании прошлой войны, поскольку он считал хорошую кровать, хороший костюм и хорошее вино совершенно необходимыми вещами в жизни любого мужчины. Она пережила много приключений вместе с ним, эта кровать; она была верным другом. В последнее время он спал один. Инга не в силах рассеять его дурное настроение. Его душевное состояние пугает Ингу. Он не желает говорить о своих мыслях и чувствах.
Эрнсту не с кем поговорить. Когда-то его окружали друзья. По крайней мере, ему так казалось. Теперь они держатся в стороне. У него чума.
Он вращает барабан револьвера пальцем. Шесть патронов. Зачем шесть? Хватит и одного. Он редко промахивается, не промахнется и сейчас. Он мог вложить в барабан один патрон и подогнать его к стволу. Зачем он вложил все шесть?
Чтобы было над чем поломать голову.
Правой рукой Эрнст легко сжимает рукоятку револьвера и кладет ствол на ладонь левой. Металл холодный.