– Прошу прощения, вы сказали «страху»?
– Думаю, это подходящее слово. Власть духовенства держится на страхе. Нельзя забывать, что священнослужители обладают абсолютной властью над людьми, поскольку народ верит, что над их душами властна некая высшая сила. Разумеется, такого быть не может, поскольку душа не есть нечто, способное получить вознаграждение или возмездие; душа – всего лишь некая сущность, которая воплощается вновь и вновь в пределах племени или клана. Я, к примеру, являюсь реинкарнацией Генриха Первого Саксонского. Но то была умная ложь. Представьте себе общество, в котором, в случае нарушения закона, вы должны либо покаяться, укрепляя таким образом власть священнослужителей над вами, либо оказаться перед перспективой вечного наказания. В подобном обществе, полагаю, не нашлось бы работы для Генриха Гиммлера.
Он довольно улыбнулся.
– Они использовали и другие способы психологического воздействия, – сказал он. – Но в разговоре о них не обойтись без грубых выражений. Вы мне позволите?
– Пожалуйста.
– Что ж, хорошо. Христианское духовенство, очерняющее женщин, проповедующее безбрачие, слагающееся из чисто мужских общин… что мы здесь имеем, если не гомосексуальное братство? Оно оказывает давление на всех своих членов, вынуждая подчиняться извращенным нормам жизни. В монастырях, вы и без меня знаете, данное явление принимает крайние формы. Будучи гомосексуальным братством, духовенство отличается крепкой сплоченностью – и в этом его великая сила. Как вам, вероятно, известно, древние греки считали, что войско, состоящее из таких мужчин, практически непобедимо. Естественные узы товарищества укрепляются другими, противоестественными узами. И действительно, в армии всегда существует опасность гомосексуализма, и здесь надо постоянно держать ухо востро… Еще минеральной воды?… Они пошли от евреев, конечно же, такие наклонности. Думаю, в некоторых случаях евреи не брезговали похищать людей. Наши предки боролись с гомосексуалистами самым простым способом: топили их в болоте.
К этому времени мы дошли до десерта. На десерт подавали тушеные груши.
– Обожаю груши, – сказал Гиммлер. – Надеюсь, вы тоже их любите?
– Да. У нас дома мы обычно собирали груши по воскресеньям. Мама варила их с корицей.
– Вы сейчас часто видитесь со своими близкими?
– Я недавно навещала их, но мне редко представляется такая возможность.
– Очень жаль, – сказал Гиммлер. – Семейная жизнь так много значит. Как ваш брат, слыхать от него что-нибудь?
Я не говорила ему, что у меня есть брат.
Я сказала, что последнее письмо от Петера получила четыре месяца назад, что он где-то в море со своим эсминцем.
– Он поступил на флот еще в юности?
– Совсем мальчишкой.
– Военно-морской флот – отличное место службы, особенно сейчас, под командованием адмирала Дёница; но в наши дни для честолюбивого молодого человека естественным выбором представляется служба в СС.
– Петер хотел плавать.
– Правда? Экий романтик. Что ж, в романтике нет никакого вреда, покуда она не выходит за известные рамки, – снисходительно сказал хозяин дома и положил мне еще тушеных груш.
– Вероятно, – заметила я, – у вас в СС нет места для романтики.
– Ровным счетом никакого. Мои люди должны быть тверды как железо и холодны как лед. Но в них есть своего рода мечтательность, которую я приветствую.
– И часто вы ее наблюдаете?
– Мечтательность-то? Да, очень часто. Меня премного воодушевляет сознание, что мы очень часто правильно понимаем вещи, которые чрезвычайно легко истолковать неверно. Я все знаю. Люди видят черную форму и пугаются. Вполне понятная человеческая реакция. Но у нас есть дело, которое нужно сделать: мы призваны держать духовную оборону Германии. Иногда мне приходится быть безжалостней, чем хотелось бы.
Мы ели тушеные груши. Его маленькие треугольные усики ходили вверх-вниз, когда он жевал.
Я услышала свой голос:
– Герр Гиммлер, многие люди беспокоятся по поводу «уколов милосердия».
– А, «уколы милосердия». Они полностью оправдывают свое название. Эти дети ненормальные.
– Но разве для них нет места в обществе, герр Гиммлер?
– А какие обязанности они могут выполнять?
– Например, ухаживать за животными или что-нибудь в таком роде.
Он снисходительно улыбнулся:
– Какой в этом смысл? Все, что они делают, любой нормальный человек может сделать гораздо лучше. И если мы позволим им жить, они станут размножаться. Конечно, можно принять известные меры. Но опять-таки, какой смысл? Будучи ненормальными, они не могут быть счастливыми. Зачем продлевать их несчастное существование?