– Вовсе нет, – сказала я.
– Они ведут себя вполне понятно, – сказал он. – Но по-детски.
Негодование поднялось в моей душе. Между мной и этими мальчишками установилась некая связь. Они вызывали у меня уважение, они были небезразличны мне.
– Не думаю, что вы вправе так говорить о них, – сказала я. – Они выполняют мужскую работу.
– Да, – согласился он. – Но части СС выполняют более трудную работу.
Я взглянула ему в лицо. Оно хранило спокойное и самонадеянное выражение. Я почувствовала острое желание поколебать это сознание превосходства – по крайней мере заставить Мейснера его объяснить.
– Трудная работа – это духовная оборона Германии?
Он не распознал цитаты. Не услышал иронии в моем голосе. Возможно, я выразила свои чувства не так ясно, как намеревалась.
Он посмотрел мне в глаза и сказал:
– Совершенно верно. Вы очень точно сформулировали.
– Но вы верите в дело, которое делаете? – запинаясь, спросила я.
– Конечно, – рассмеялся он.
– Тогда чем же ваша работа труднее той, которую выполняют эти люди?
Я задала вопрос из чистой враждебности, не думая. Лишь через несколько секунд, в течение которых он молчал, я поняла истинный смысл своего вопроса.
Мейснеру просто не пришло в голову, что я могу быть настолько тупой. Он решил, что я имею в виду совершенно другое.
– Извините меня, – задумчиво проговорил он. – Я едва не забыл, с кем я разговариваю. Да, вы все можете понять. Вы достаточно мужественны.
Мы вальсировали под яркими лампами и гирляндами. По коже у меня бегали мурашки. В горле стоял ком, который я не могла ни выплюнуть, ни проглотить. У меня было еще одно, ощущение: будто я села в поезд, с которого не могу сойти, который не остановится, покуда не довезет меня до конца разговора.
– Разве здесь дело в мужестве? – спросила я. Мне пришлось задать этот вопрос, он являлся частью неизбежного разговора.
– Конечно, – сказал Мейснер. – Мы вершим путь в одиночестве. Хотя нам оказывают практическое содействие, вся моральная ответственность ложится на нас. – Он пожал плечами. – Но даже такую минимальную помощь нам оказывают неохотно. Они сотрудничают с нами в отдельных операциях, как вам известно, и все же стараются от нас отмежеваться. Я не уважаю таких людей.
– А что, некоторые командиры отказываются сотрудничать с вами?
– Ну, они не могут отказаться, но некоторые хотели бы. Генерал фон Грейм, например… ах, мне следует следить за своими словами. Именно он пригласил вас сюда.
– Да. И уделяет мне много внимания.
– Он возил вас по аэродромам, показывал, что такое война?
– Я побывала на многих аэродромах и получила некоторое представление о войне.
– Настоящую войну ведут подразделения СС, – сказал он. – Но, разумеется, боевые действия другого рода тоже необходимы. Сначала нужно занять территорию.
Слова Мейснера прозвучали с ужасающей ясностью. Они звенели у меня в ушах, я никак не могла выбросить их из головы. Головная боль усилилась, и я предчувствовала близкий приступ дурноты, но не могла оставить этот разговор.
– Почему вы заставляете их раздеваться догола?
– Прошу прощения?
– Почему вы заставляете людей раздеваться догола, когда сгоняете в одно место?
– Так положено, – сказал он.
После нескольких тактов вальса я спросила:
– Это называется «домашними делами», так ведь?
– Откуда вы знаете?
– Генерал употреблял такое выражение.
Какой-то летчик приблизился к нам с намерением пригласить меня на танец. Мейснер помотал головой, и летчик отошел.
– Я могу показать вам войну, настоящую войну, если хотите.
Я почувствовала, как у меня округляются глаза.
– О, извините, – сказал он. – Мне не следовало…
– Все в порядке, – сказала я.
– Нет, это решительно ни к чему. В конце концов вы – женщина…
– А что вы предлагаете? – спросила я.
– Ну, иногда мы позволяем посторонним наблюдателям присутствовать при проведении наших особых операций. Мы гордимся эффективностью таких мероприятий. Я бы мог устроить… но нет, это ни к чему.
– Благодарю вас. Я принимаю ваше предложение, – сказала я, и поезд прибыл в конечный пункт.
Мейснер довольно улыбнулся. Потом в глазах у него возникло сомнение.
– Мне придется получить разрешение у фон Грейма, – сказал он.
– Да неужели?
Мейснер испытующе посмотрел на меня. Я бросала ему вызов, подбивая нарушить правила. Ему это понравилось: уголки его губ приподнялись в улыбке.
– Ладно, – сказал он. – Если учесть, кто вы такая, я не вижу здесь никаких особых проблем. Я попробую что-нибудь сделать, хорошо?