Я сидела у окна, глядя в него невидящим взором.
Они сочли нужным завязать со мной разговор.
– Как вам восток? – спросил товарищ водителя.
– По-моему, ужасное место.
– Ну вот, фройляйн находит восток ужасным местом, – сказал водитель. Он переключил передачу, и рев двигателя стал глуше. Он снова переключился на первую скорость и только потом сказал: – Думаю, она считает нас ужасными людьми.
– Если пока и не считает, то через несколько минут станет считать, – сказал второй, и оба дружно расхохотались.
Водитель вытащил бутылку из-под своего сиденья, большим пальцем скинул с горлышка пробку и сделал большой глоток. Потом передал бутылку соседу.
– Ну и свинья же ты, – сказал тот. – Мерзкая свинья. Прошу прощения за вольные выражения, фройляйн. – Он вытер горлышко бутылки обшлагом рукава и протянул ее мне.
– Нет, спасибо, – сказала я.
– Точно?
– Нет, спасибо, – повторила я. – Я не пью. Он поднес бутылку к губам и запрокинул голову.
Лицо у него раскраснелось от количества принятого алкоголя.
– Замечательное пойло, – сказал он.
– Козлиная моча, – сказал водитель. Он резко крутанул руль, и грузовик снова занесло. – Даже не моча, а кое-что другое. Не стану уточнять, что именно.
– Веди себя прилично, ты, свинья безмозглая.
– Она ничего не имеет против нас. Иначе бы тут не сидела.
Мы прыгали и тряслись мимо раскисших полей и полуразрушенных домов, все время держась параллельно лесной опушке. Наконец на развилке мы свернули к лесу, сбросили скорость на подъезде к нему и поехали по лесной дороге, явно недавно проложенной: я видела свежие царапины на стволах деревьев, оставленные прошедшими здесь машинами.
Мы остановились в конце дороги. Водитель выпрыгнул из кабины и направился к задней части грузовика, а его товарищ неспешно отошел в сторону с бутылкой в руке, смахнул снег с пенька и присел.
Водитель не заглушил двигателя.
Я отошла на некоторое расстояние, чтобы видеть, что происходит.
Водитель возился с рычагом, торчавшим сбоку грузовика, сразу перед задним колесом. Похоже, он не поддавался, и водитель с раздраженным ворчанием присел на корточки, пытаясь отжать его плечом. Он позвал на помощь своего товарища, но прежде, чем тот успел подняться с места, выпрямился и сдвинул рычаг с места сильным ударом ноги.
Я услышала, как рычаг с громким щелчком встал в другое положение и мотор загудел на другой ноте. Я не поняла, что именно изменилось, – разве только шум двигателя стал глуше.
Мгновением позже послышался другой звук. Он до сих пор звенит у меня в ушах.
Стук, неистовый стук в деревянные стенки фургона.
Водитель взглянул на часы. Казалось, он побледнел. Отошел к своему товарищу, сидевшему на пеньке. Они по очереди прикладывались к бутылке, курили и смотрели в небо.
Стук продолжался. В какой-то момент я заметила, что из выхлопной трубы не выходит газ.
Я повернулась и на неверных ногах пошла в темноту, сгущавшуюся между деревьями, – и шла, шла, покуда не упала. Потом я поднялась на четвереньки и стала блевать, как больной пес, на чистый снег.
По возвращении я увидела, как товарищ водителя выбрасывает пустую бутылку. Он швырнул ее в ров.
Стук прекратился.
Водитель встал и подошел к рычагу, торчавшему перед задним колесом грузовика. Сильным пинком он привел его в прежнее положение. Из выхлопной трубы снова повалил газ.
Тут я увидела легковой автомобиль, стоявший неподалеку. Черный «фольксваген». На переднем сиденье сидели два человека и курили.
Водитель грузовика подошел к дверям фургона и отодвинул щеколды. Я услышала лязг тяжелого железного засова.
В нос ударил тошнотворный запах.
Сидящие в «фольксвагене» видели внутренность фургона. Я не видела; я стояла рядом с кабиной, бессильно привалившись спиной к стволу дерева. Но я видела их лица. В тот момент, когда открылись задние двери, я увидела на этих лицах недоверчивое, зачарованное выражение. Потом лица вновь стали бесстрастными, совершенно непроницаемыми.
Двое мужчин, одетых в комбинезоны, вышли из автомобиля и отбросили в сторону окурки. Они прошли к дверям фургона.
Товарищ водителя, до сих пор сидевший на пеньке, теперь поднялся на ноги и подошел к кабине. Он вытащил из-за сиденья деревянный шест с огромным железным крюком на конце и тоже направился к дверям фургона.
Все они посмотрели на часы. Потом забрались в кузов.
Глава двадцать вторая
Я не вижу побережья, покуда не оказываюсь прямо над ним. Свинцовая облачная пелена застилает солнце. Стало очень холодно.