Несколько секунд все молчат. Ни у кого на лице не дрогнул ни один мускул. Потом один человек, стоящий впереди, откашливается. Его зовут Пауль; я немного с ним знакома. Молчаливый, но надежный; ветеран аэродромной команды.
– Я бы хотел сказать одну вещь, герр генерал, если позволите, – говорит он.
– Слушаю вас. – Генерал немного передвигает костыли, принимая чуть более удобное положение.
– Топливо. У нас нет топлива.
Лицо генерала мгновенно принимает холодное выражение.
– Мне не нравится ваш тон. В нем чувствуется пораженческое настроение.
– Виноват, герр генерал.
– Радиоприемник работает?
– Да, герр генерал. Мы ловим много русских радиопередач.
– Ничего удивительного, поскольку противник так близко. Кто ваш радист?
Невысокий человек с рыжеватыми волосами нервно переступает с ноги на ногу и говорит, что радист он. Он похож на торговца пылесосами. У него сильно дергается одно веко.
– Отлично, – уныло говорит генерал. Он шарит в кармане мундира и, не найдя нужной вещи, выдвигает ящик стола. Он хмурится, вынимает оттуда сложенный в несколько раз лист и разворачивает. Это чертеж фюзеляжа.
– А это еще что такое? Почему не в сейфе? Сколько еще таких чертежей валяется где попало?
Он обводит присутствующих гневным взглядом. Все кажутся смущенными.
Генерал открывает все выдвижные ящики и выкладывает их содержимое на стол. С дюжину чертежей.
Он роется в куче на столе и наконец находит карандаш и чистый лист бумаги.
– Итак, давайте приступим к делу. Сколько всего самолетов на вашем аэродроме?
– Исправных, герр генерал?
– Да, разумеется.
– Два, герр генерал.
– Два?
– Так точно.
– Хорошо. Что за самолеты?
– «Ю-пятьдесят два» и «Место десять», герр генерал.
Генерал пишет на листе бумаги.
– Но у «юнкерса» нет топлива.
Карандаш замирает. Генерал кладет его на стол. Потом комкает лист бумаги и бросает в мусорную корзину.
Тяжело опираясь на костыли, он выходит из-за стола.
– Покажите мне рацию.
Он выходит из комнаты в сопровождении радиста, бросив через плечо, что желает видеть всех нас здесь через тридцать минут.
Я выпиваю кружку горячего бульона, которую мне любезно предложили, и брожу по гулким пустым ангарам. Я разговариваю с призраками своих самолетов. Мне кажется, будто у меня за спиной стоит «комет», крохотный и гордый на своей буксировочной платформе; я настолько остро чувствую присутствие самолетика, что не удивилась бы, если бы, обернувшись, увидела его, – но, обернувшись, я вижу только сложенный кольцами трос, ведро с песком и струйку сочащегося из металлического бака темного масла, которое медленно стекает в кучу опилок, специально там насыпанную.
Я медленно вхожу в цеха, где идеи получали материальное воплощение, – неважно, казались они безумными или разумными, перспективными или бесперспективными, опасными для жизни пилотов или нет. Некоторые были безумными, и многие убивали пилотов. Некоторые были отмечены печатью гения. Я их проверяла на практике. Я провожу пальцами по станку, и они становятся серебристо-черными от металлической пыли. Вытираю пальцы о ладонь, оставляя на ней темные полосы. От едкого запаха сварочной горелки слезятся глаза. Я выхожу, тихо прикрыв дверь за собой, и возвращаюсь в кабинет, где нас ждет генерал.
Он в одиночестве сидит за столом начальника аэродрома. Осунувшееся лицо с глубоко ввалившимися глазами и впалыми щеками покрыто болезненной испариной. Он маленькими глотками пьет бульон из кружки и просматривает чертежи, извлеченные из ящиков стола.
Генерал поднимает на меня взгляд.
– Я отдал необходимые приказы. Нужно еще уладить кое-какие дела. Через полчаса я хочу вылететь отсюда.
– Мы летим прямо в Плен?
Плен, где размещается штаб адмирала Дёница, – это маленький городок у озера на полуострове Шлезвиг-Гольштейн, недалеко от Любека. Именно там, к северу от линии фронта британских, американских и русских войск, и следует находиться Дёницу. Но лететь туда в последние дни войны на маленьком тренировочном биплане с открытой кабиной едва ли разумно.
– Нет, – говорит генерал к моему удивлению (ибо он получил приказ лететь к Дёницу со всей срочностью). – Сначала я хочу увидеться с Кейтелем.
Кейтель – начальник штаба Верховного главнокомандования.
– А где он сейчас? – спрашиваю я. Сегодня кто угодно может находиться где угодно.
– Он снова передислоцировал свою базу. Это по пути. Я покажу.
Я уже хочу выйти из комнаты, чтобы собрать кое-какие вещи, могущие пригодиться в полете, когда генерал говорит: