– Вы знаете, вам необязательно лететь со мной. В самом скором времени здесь появятся пилоты. Любой из них сможет отвезти меня на север.
– Я твердо намерена лететь с вами.
– Здесь вы будете в большей безопасности.
– Мы уже обсуждали этот вопрос.
Генерал складывает чертеж, который рассматривал минуту назад, и бросает его на пол.
– Вы не хотите остаться в безопасности? – В его голосе слышится любопытство. – У вас ведь есть семья, верно?
– Я ищу одного человека. – Я сама удивляюсь, что сказала это, хотя так оно и есть. Я действительно ищу, ищу повсюду. Но я не собиралась открывать генералу свою душу.
Я зря беспокоилась.
– Сегодня каждый второй ищет кого-то, – говорит он. Потом (ибо он не бессердечный человек) добавляет: – Но я надеюсь, вы его найдете.
К счастью, на этом разговор обрывается, поскольку в кабинет входят несколько работников рех-линской испытательной базы.
Покидая комнату, я слышу за спиной голос генерала: «Нам представляется возможность совершить последнее великое усилие в сражении за родину».
Я отправляюсь на поиски карт, фонарика, одеяла и чего-нибудь съестного (не бог весть чего: немного хлеба и изюма). Я удостоверяюсь, что «бюкер» готов к полету, и возвращаюсь в кабинет.
Генерал сжигает чертежи в изразцовом камине, расположенном за столом. Он стоит на одном колене, неловко вытянув назад раненую ногу.
Я помогаю сжигать чертежи. Это занимает довольно много времени. Потом мы намечаем маршрут перелета до штаба Кейтеля, ориентируясь на обрывочную и противоречивую информацию о боевых действиях, которой располагаем.
Когда мы выруливаем на взлетную полосу, на посадку заходит одинокий «Мессершмитт-109», откликнувшийся на переданный по рации призыв генерала.
Глава седьмая
Когда такси свернуло в ворота института, я сразу увидела клетку. Она казалась меньше, а грубые прутья решетки и выцветшая табличка – убогими и унылыми под серым северным небом.
В конце концов мы так и не поймали товарища для нашего грифа: у нас не хватило времени. Тогда это казалось неважным: одна птица все же лучше, чем ничего.
Весь тот день я была занята: знакомилась с будущими коллегами и знакомилась со своим планером. Вечер я провела, обустраиваясь в маленькой квартирке, которую мне нашли в городе. На следующий день я летала и заполняла анкеты. Только на третий день я навестила Уби.
Пол клетки был выстлан свежей соломой, в чистом эмалированном ведре лежали чьи-то внутренности. Гриф немигающим взглядом посмотрел на меня – или сквозь меня.
– Так, значит, о тебе здесь заботятся, – сказала я.
Он вроде как вздохнул, отчего перья у него на шее встопорщились, явив моему взору бледную сморщенную кожу, похожую на кожу древнего старика, и волна смрадного запаха прокатилась по клетке и ударила мне в ноздри. Красные глаза, казалось, тревожно округлились на миг, а потом медленно затянулись внутренними веками, похожими на белые ракушки.
Я пошла прочь – и тогда услышала хриплый пронзительный крик. Диковинный и яростный. Он заставил меня вздрогнуть и раскатился эхом над лужайкой, обсаженной аккуратно подстриженными деревьями и кустами.
Я летала на планере, напичканном приборами. Ящиками с циферблатами и иголками, вычерчивающими диаграммы на миллиметровой бумаге, разными непонятными штуковинами с указателями и стрелками, которые все подсоединялись проводами к чутким датчикам, закрепленным на фюзеляже машины. Я совершала полеты на близкие и дальние расстояния, в хорошую погоду и плохую. Иногда я оставалась в воздухе с утра до самого вечера. Наедине с небом.
Великий покой полета постепенно овладевал моей душой.
Великий покой полета – и вместе с ним безумие, которое владеет всеми летчиками; но тогда еще я не знала этого. Я знала только, что не чувствую связи с реальностью, когда не летаю. Казалось, стоит лишь моргнуть – и весь окружающий мир исчезнет, и я снова окажусь на маленьком жестком сиденье в открытой кабине планера, взмывающего в небо.
Волей-неволей я часто виделась с Дитером.
Отправляясь в Дармштадт, я не знала, как у нас сложатся отношения. Я не видела Дитера довольно долго с того вечера, когда он заявился ко мне в номер. По пути домой, на пароходе, он держался со мной холодно. Я надеялась, что к моменту начала моей работы в институте он уже переживет мой отказ.
К великому моему облегчению, Дитер, казалось, забыл о случившемся. Он тепло поприветствовал меня в столовой в первый день и сказал, чтобы я непременно обращалась к нему, если мне понадобится помощь на первых порах. Наши пути часто пересекались. Мы вместе завтракали и по крайней мере раз в неделю проводили вечер вместе.