Они в десять раз превосходили численно вновь увеличенную армию и – по общему мнению – представляли угрозу общественному порядку. Они стремились заменить армию. Стать армией.
Оставалось ждать, как поступит Гитлер.
В конце июня мы с Дитером находились в Берлине. Однажды вечером мы с ним договорились с Вольфгангом вместе пообедать. Мы пошли в маленький, битком набитый ресторанчик, который рекомендовал Вольфганг, поскольку там хорошо готовили свинину с красной капустой.
Едва мы уселись, как начался спор.
– Я слышал, армия приведена в боевую готовность, – заметил Вольфганг, изучая меню.
– Где ты это слышал? – резко спросил Дитер.
– Там, где слышу почти все новости. В департаментских кулуарах.
– Департаментские кулуары славятся своими сплетнями.
– Эти нет. Они славятся своей осведомленностью. События быстро развиваются, Дитер. Ты знаешь, на чьей ты стороне?
– Разумеется, я предан Гитлеру.
Вольфганг насмешливо осклабился.
– А ты знаешь, на чьей стороне он? А сам он знает, на чьей он стороне?
Мне показалось, что Дитер сейчас ударит Вольфганга, но тут подошел официант. Мы все заказали свинину с красной капустой, только чтобы отделаться.
– Все уладится, – сказал Дитер. – Он решит проблему.
– Он решит, поскольку должен решить, но ничего не уладится. Ни армия, ни штурмовики не отступят. А Гинденбургу уже недолго осталось.
Дитер резко вскинул голову. Он кипел злобой.
– В твоем департаменте действительно широко осведомлены.
– Да, действительно.
– Должен признаться, я не понимаю, какое значение имеет состояние здоровья президента.
Мимо прошел буфетчик с бутылкой вина, и Вольфганг понизил голос:
– Гитлер хочет занять пост президента.
Дитер уставился на него.
– Он хочет объединить президентство с канцлерством, – сказал Вольфганг. – Тогда он получит абсолютную власть, никак не ограниченную конституцией. А для этого ему необходима поддержка армии.
– Это чепуха, и это предательство. Верность товарищам по партии для Гитлера важнее, чем желание заручиться поддержкой армии. Он никогда не пойдет на такое.
– Подумай над моими словами, – сказал Вольфганг.
– И что, по-твоему, произойдет? – спросила я.
– Он выступит против штурмовиков, старые они товарищи или нет Революционное краснобайство – сплошное вранье. Наш лидер – типичный буржуа.
– Ах ты ублюдок, – сказал Дитер.
Официант принес наш заказ, и потом весь вечер мы старательно говорили на другие темы, поскольку хотели остаться друзьями.
Я все еще находилась в Берлине, когда это произошло. В предшествующие дни слухи множились, и эсэсовцы в черных мундирах маршировали и проезжали в битком набитых грузовиках по улицам.
Однажды в пятницу днем я шла по Александер-плац, когда мимо меня пробежала группа штурмовиков с растрепанными волосами и дикими глазами. Через несколько минут я увидела толпу штурмовиков, медленно втекавшую в казармы. В тот день все они получили месячный отпуск.
Расстрелы начались той же ночью. В роли палачей выступали эсэсовцы и полиция. Армия оставалась в стороне.
Они взяли всех командиров штурмовых отрядов. На баварском курорте они взяли лидера движения, Рема (по слухам, находившегося в постели с мальчиком), и расстреляли его, когда он отказался застрелиться. Они расстреливали старых служак, полных энтузиазма мальчишек, заигравшихся политиков и людей, которые не представляли для них никакой опасности, но, вероятно, видевших что-то такое, чего видеть не следовало.
В понедельник расстрелы прекратились, и наступило душное, тягостное затишье.
В наступившем затишье я поехала поездом обратно в Дармштадт. По дороге к ангарам я увидела Дитера. Он стоял, опершись об изгородь, и смотрел в пустоту невидящим взглядом.
Он повернулся ко мне. У него было серое лицо.
Однажды вечером я поехала во Франкфурт и села в автобус, идущий к зоопарку.
Там собралась половина Франкфурта. Я протискивалась и проталкивалась через толпы детишек, глазевших на обезьян, к птичьему вольеру. В тот теплый осенний день запах зоопарка чувствовался особенно сильно: запах старой шкуры, блох и тоски.
В первой клетке сидели попугаи, яростно вцепившись когтями в прутья решетки и сверкая ониксовыми глазами. В следующей спали на насестах какие-то комочки перьев. Я не нашла Уби. Я не обнаружила никаких признаков его присутствия.
Пробравшись между мусорными баками и грудой табличек «По газонам не ходить», я прошла по дорожке и постучала в дверь с надписью «Администрация».
Мне открыла женщина в очках с толстыми стеклами и спросила, что мне угодно. Я сказала, что хочу видеть смотрителя или его помощника. Она ответила, что это невозможно. Я сказала, что не имею возможности приезжать во Франкфурт часто, что я недавно передала в дар зоопарку птицу и хочу справиться о ее самочувствии. Она сказала, что зоопарк получает много нежелательных даров. Я сказала, что вряд ли они часто получают в дар южноамериканских грифов.