Крестообразная тень пронеслась по скатерти, на которой была разложена наша еда, и я вдруг задохнулась, словно что-то пронзило мое сердце. Я подняла глаза.
Изящество. Легкое парение в вышине. Движение в величественной тишине.
Я вскочила на ноги. Я смутно сознавала, что мне велят сесть. Слезы подкатили к глазам. Затуманенным взглядом я следила за полетом планера над деревьями. Теперь он спустился ниже и разворачивался, а когда он наконец развернулся, я увидела лицо пилота.
Я с ужасом поняла, что планер идет на посадку.
Но я же должна увидеть! На дрожащих ногах я взбежала вверх по откосу и, задыхаясь, достигла ведущих в поле ворот ровно в тот момент, когда планер устремился вниз.
Неожиданность события и материальность планера потрясли мня. Вот он, созданный из простого дерева и ткани. Я лелеяла несбыточную мечту, а теперь видела перед собой нечто совершенно реальное. Какая связь может быть между мечтой и реальностью? Нужна ли мне реальность?
Еще несколько мгновений я цеплялась за свою мечту, а потом отпустила ее. Это меня устроит. О, это меня устроит.
За секунду до того, как я двинулась обратно вниз, я услышала пение планера.
Он оказался не совсем бесшумным, как мне показалось поначалу. Его крылья пели, рассекая воздух. Мелодичный странный звук, похожий на голос пастушьего рожка.
Он пленил мою душу, мое сердце, мое воображение.
Мой брат Петер, который на два года старше меня, служил постоянной мишенью отцовского гнева. Почему? Что он сделал? Добрый мальчик, увлекавшийся коллекционированием марок.
Дело в том, что отец всегда гордился своим сыном, но хотел гордиться еще больше. Именно из глубокого чувства долга он постоянно изводил и доставал Петера, нанимал учителей, известных своей суровостью, отказывался хвалить его за умеренные, а не блестящие успехи и в конце концов отослал в школу-интернат, ужасное место, откуда брат приезжал на каникулы, похожий на безжизненное привидение.
Ни один отец на свете никогда не обнаруживал большей педантичности в своей суровости.
Петер неряшлив. Воротничок у него мятый, волосы у него слишком длинные. Петер держался невежливо со своей теткой. Петер слаб в математике. Петер ленив. Петер забросил игру на скрипке. Петер сутулится.
Петер стоял навытяжку, бледный как полотно, и тик передергивал его щеку.
Когда брат совершал тяжкое преступление, в дело шла трость. Тяжкими преступлениями считались ложь и открытое неповиновение. Лгал Петер редко и единственно от страха и отчаяния, а неповиновение выказывал лишь в приступах бессильной ярости, но наказание никогда не смягчалось. В вопросах чести и родительского авторитета компромиссы недопустимы.
Разумеется, я никогда не присутствовала при наказаниях. Они предпринимались при закрытых дверях, эти попытки воспитать из Петера мужчину. Но я все слышала. У меня кошачий слух.
Однажды Петер стоял на усыпанной опавшими листьями поляне в лесу за нашим домом и бессознательно вертел в пальцах буковый орешек.
Я подошла и стала рядом.
– Отец меня ненавидит, – сказал он.
– Нет, это не так.
– Да, ненавидит.
Я ясно понимала, что хочу сказать брату, но не находила слов: отец не ненавидел Петера, он просто не умел выражать свою любовь. Одержимость идеей разъела некую жизненно важную связь, и она прервалась.
Это идея, связанная с понятием о дисциплине. Да, именно она. Конечно, ею одержима вся нация. Но в случае с моим отцом необычно то, что поглощенность любой другой идеей привела бы к аналогичным последствиям. До такой степени он серьезен.
Деревню под нами бомбили. Вероятно, летчик сбился с курса и сбросил бомбы, куда смог. А возможно, он решил, что деревня на самом деле является подземным военным заводом. Сегодня нельзя верить своим глазам.
Стропила разбомбленных домов похожи на мачты тонущих кораблей.
Отец часто приносил домой глазные яблоки, чтобы мы их препарировали.
Он был специалистом по глазным болезням.
Обычно он приносил свиные глаза. Думаю, их было проще всего достать – на скотобойнях и в ветеринарных кабинетах, куда он успевал заглядывать, разъезжая по вызовам. Он бережно доставал глазные яблоки из прорезиненного мешочка и клал на белое фарфоровое блюдо в своем кабинете. Когда отец проделал это при мне впервые, я поначалу решила, что он принес нам какое-нибудь лакомство вроде шоколадки – так осторожно он запустил пальцы в мешочек.
Студенистая масса, обрамленная сгустками запекшейся крови.