На улице стояла жара. Стояла, лежала, висела, одним словом везде, хотя всего лишь восемь с лишним утра, жара. Чертов Париж, лениво ругнулся Майкл, на большее не было сил. Жара...
Вдоль Крымской улицы от далеко видневшегося купола с крестом - сербский православный собор, до маленькой площади, названной в честь какого-то малоизвестного Майклу, француза, Шиньяка что ли или подобное что-то, стояли пыльные и слегка подвядшие каштаны. Ночные орошения собаками и загулявшими прохожими явно не способствовали бодрому росту, хотя мочевина тоже удобрения. За стеклами домов было черно, красно и кое-где желто - наглухо задернутые шторы имитировали прохладу. На припаркованные автомобили было страшно взглянуть, уж не говоря об сумасшедшей мысли влезть в раскаленное до печечного состояния, нутро...
Сейчас бы маленькое наводнение, глядишь и легче б было, вздохнул Майкл и направился к киоску, сияющему неземным блеском протертых стекол на углу улицы. Газеты тревожно воняли типографской краской и новостями - бои в Шри-Ланке, захват террористов, грядущий голод в России...И не слова о том, когда окончится эта страшная жара. Глянцевые груди и жопы пускали солнечных зайчиков со страниц всего этого сексуального месива, невольно привлекая внимание, что и требовалось. Сейчас бы в Крым, в Крыму и то прохладней, у моря-то, чуть не пустил слезу Майкл, но сдержался. Все же не место сопли распускать, сам блин, выбрал свободу - сам и расхлебывай…
А над всем этим говном - Парижем, голубело небо такое голубое, что аж глаза режет...
Киоскер, толстый смуглый мосье, что-то жевал, воняло чесноком, Майкл вновь почувствовал было улегшуюся тошноту. Шлепнув банкнотой по новым и свежим новостям, Майкл сообщил:
-Сова. Пачку "Житанос", пожалуйста...
Киоскер не переставая жевать, кивнул головой - сова, конечно сова, а что же еще, левой рукой пошарил под прилавком и подал требуемое. Майкл сгреб в горсть сдачу и на ходу закурил. Первая затяжка самая сладкая - подумалось, и действительно...
Усевшись за столик под каштанами, Майкл поднял указательный палец вверх. Мрачноватый гарсон в свежей белой куртке и без штанов, предполагаемые штаны скрыты столиком, не переставая его протирать, кивнул головой. У гарсона с Майклам была договоренность-уговор - не разговаривать друг с другом, так как оба любили помолчать....Гарсон видимо всегда, а Майкл - когда был один. Майкл любил молча сидеть и попивать двойной с сахаром, как когда-то на "Джанге"...А гарсон принося требуемое, унося полную окурков пепельницу, подавая счет и получая деньги. Договоренность была взаимная и свято соблюдалась вот уж без малого год. Надо же, я уже год в этой французской дыре... Без френдов, без герл своих, охренеть можно...
Майкл погасил окурок в чистой и пустынной пепельнице, рядом с пляшущим канкан мосье по дну, и сделал первый глоток... Кофе было горячее, крепкое, крепчайшее, сладкое-сладкое, а вот сигареты что-то...что то,.. странноватые на вкус и запах... Майкл задумчиво сделал второй, долгий глоток. Да, кофе отменный, а жара явно не собирается спадать, еще что ли закурить, странный запах у сигарет, и вкус странный, еще только восемь часов пятьдесят шесть минут двадцать семь секунд, а у него уже лоб вспотел и ладони...
Проехавшая мимо не спеша машина показалась Майклу вырезанной из жести, плоской и грохочущей, ярко блестевшей на утреннем солнце, чьи лучи дробились листвой повядших каштанов...Люди внезапно, редкие еще прохожие, стали почему-то одномерные и поворачивались то одной стороной к Майклу, то другой, пуская солнечные зайчики и поблескивая гранями. Вот прошла вырезанная из грохочущей и блестящей жести девушка, на углу она повернулась и он увидел ее в фас - не толще ладони, а то и тоньше...Блеск от проходившей мимо фигуры мужчины ослепил на мгновение Майкла и он непроизвольно вскинул ладонь к глазам, но с изумлением увидел - ладонь осталась лежать на столе, но ведь он точно помнит - он вскинул ладонь к глазам, из-за соседнего столика едко пахнуло губной помадой, плоская толстуха, плоская и грохочущая негритянка с огромным, но тем не менее плоским бюстом под желтым блестящим платьем, поблескивая гранями, открыла тюбик с помадой...
Что это было?.. Галлюцинация или просто бред охуевшего от жары эмигранта? Майкл с трудом перевел дыхание и распечатал пачку "Житанос"...
Первая затяжка самая сладкая, какой странный вкус и запах у сигарет, как будто уже ему когда-то встречался...
Подойдя к кафе и усевшись на уже нагретый, но еще до терпимого, белый металлический стул, с гнутыми по "венский", ножками и спинкой с каким-то вензелем, Майкл поднял указательный палец и огляделся. За столиками кафе, по французской моде выплеснувшегося из духоты зала на жар тротуара, было пусто. Почти... Одинокий интеллектуал с мрачно-отрешенным видом просматривал "Пари-матч", сигарета в пепельнице перед ним задумчиво дымилась уже около фильтра, кофе наверно остыл и превратился б гадость...Через столик от Майкла гарсон, мрачноватый тип тоже, в белой свежей куртке и черных штанах, как ему не жарко, Майкл в одном купальном халате на голое тело и то, гарсон наводил на каменную столешницу глянец, достойный заведения. Взглянув на поднятый указательный палец пришедшего клиента, гарсон неторопливо кивнул и нехотя оторвался от уже давно блестевшего стола. У Майкла с гарсоном была договоренность, соблюдаемая без малого год, ого, он уже здесь как год, охуеть можно...Гарсон и Майкл не разговаривали. Так как оба любили помолчать - один попивая кофе и покуривая, другой разнося требуемое клиентами. А указательный палец означал - один двойной с сахаром и чистую пепельницу. Хотя пепельницы здесь и так блестели свежеумытым мосье, танцующим канкан... Принеся заказанное, гарсон вернулся к прерванному занятию, а Майкл закурил вторую, вторую за это странное утро, сигарету и сделал большой глоток. Странно, кофе имел обыкновенный, хороший вкус, а сигарета необычный, непривычный. Необычный-непривычный...
Парижское время восемь часов пятьдесят шесть минут двадцать семь секунд, отметил краем глаза, зрения, сознан и, подсознания Майкл, а улица французской столицы становилась все более и более жаркой. Жара установилась, остановилась еще вчера, позавчера, неделю, месяц, вечность назад и будет стоять вечно, пока не сгорит, не завянет, не засохнет все в этой поганой жаре...Лоб и ладони внезапно вспотели, можно сказать истекли, извергнулись водопадом, Ниагарой пота, по груди, спине, животу и ногам потекло, хлынуло, шлепанцы захлюпали и зачавкали, хотя Майкл сидел неподвижно, пораженный собственным состоянием... Да, а халат с застиранными полосами непонятного цвета противно прилип ко всему телу...Почему-то застучало в висках в темпе ламбады, осточертевший мотив, проехавшая машина показалась вырезанной из жести - такая -же плоская, блестящая и грохочущая. Это было, было, когда я шел к кафе, но я же не сидел еще сегодня здесь или это было вчера., или я уже был сегодня здесь, что со мною, я схожу с ума, я схожу с ума!...
Боясь пошевелится, чтоб не случилось чего-нибудь, хотя что же такого может случится, ну знаете, мало ли что, а вдруг... боясь пошевелится, но все же Майкл скосил глаза, осторожно, стараясь не шевелится, так и есть! Машина повернула в переулок переули по гудям, это Аксенов, и он совершенно отчетливо увидел тонкий и острый профиль-фас-грань, не толще ладони, а то и меньше, грань на грани чего-кого, кому-чему, блеснуло где-то что-то кому-то солнце и солнечный зайчик...а почему собственно зайчик? а собственно почему не лисичка или воробей?... Майкл не заботясь о собственной безопасности совершенно не скрываясь повел головой влево- вправо, бросил судорожный взгляд в жаркое пространство, ошизевая каше мыслей, что была у него в голове...И конечно всему, что окружало его.