«Уважаемый» вышел.
– Слушаю вопрос.
– Зачем нам это?
– Что?
– Ну это, воровать учиться?
– Затем, что в следующей войне вы будете служить партизанами и подпольщиками. Военная специальность у вас такая. Хотя в военном билете будет стоять какой-нибудь воин-строитель-созидатель. Ну, это не важно…
А важно будет там, за линией фронта, документиком разжиться, чтоб шкурку свою спасти. Или у врага, у конкретного врага, какой-нибудь пропуск, или ключ от сейфа добыть, который в его кармане. И что вы будете делать?
– Дадим ему по кумполу и чё надо заберем.
– А если это будет днем и вокруг будут люди? А если он не захочет по кумполу и будет на два кумпола выше вас?
– Тогда пистолет…
– Ну да, начнете палить в белый свет как в копеечку, перестреляете полгорода, чтобы пустить по своему следу свору ищеек! И на хрена тогда вам тот ключ? Нет, не пойдет! Подпольщик должен действовать тихо, исподтишка. Посмотреть, прикинуть и где-нибудь в толкучке, или в ресторане, или в присутственном месте изъять нужную вещицу. Так изъять, чтобы враг ничего не почувствовал и ни о чем не догадался. Вот для чего вам преподается сей важный, за линией фронта, предмет.
– А если мы на гражданке начнем?
То, что гражданки у курсантов не будет, инструктор не сказал. Ответил так:
– А на этот случай вы подписку дадите. И если вас поймают, то судить будут не по статье УК за воровство, а совсем по другой, которая вплоть до высшей меры. Ясно?
– Так то… Ну, то есть, конечно… Понятно… Въехали… Чего там… В натуре…
– То-то.
– Федор Михайлович, продолжайте занятия.
– Вот клифт, в клифте – пистон… Как его взять, чтобы ермолай ничего не заметил? Ты, фраерок, иди сюда. Чего менжуешься? Не бойсь, не съем. – Похлопал дружески по плечу. Толкнул. – Ладно, ступай, малохольный…
Пошел было…
– Эй, погодь, забери… – Бросил на стол ручку, ключ, носовой платок. – Твое?
– Да, – захлопал себя курсант по карманам. – А как это?.. Когда вы успели?
– На то тебе зенки дадены, чтобы в оба зырить. А ты варежку раскрыл! Иди, не кудахтай. Кто еще не видел?
Так – никто не видел!
– А почему? А потому! Это что? – показал Федор Михайлович на сложенную в руке газетку.
– Газета.
– Ну, вы лохи! Кони вы педальные… Не газетка то, а фартынер – вещица такая – газетка, или плащик, или еще чего, чем можно руку тырящую прикрыть. Прикрыл – и в дамках. Усекли?
– Ну да.
– Тогда пошли к Бобру.
«Бобром» был не человек, был манекен, одетый в костюм-тройку, жилетку и плащ. С полусотней карманов. В каждом из которых был положен «гаманок», но не с бабками внутри, а с датчиком и микросиреной. Потянешь такой неловко – завизжит, заорет во всю ивановскую.
– Ну, давайте, бакланы, пробуйте…
Стали лапать и тискать Бобра и рученки неловкие ему за пазуху совать. А он от тех прикосновений стал выть на все голоса, как сирены воздушной тревоги при массированном авианалете.
– Но так невозможно!
– Эх, лопушки, я в ваши годы рыжье пудами брал…
Вздохнул Федор Михайлович, встал, подошел и начал выдергивать те сиренки одну за другой и на стол складывать стопочкой. И хоть бы одна заверещала! Тишина. И варежки открытые. Как так можно?!
– Это потому, что ручки ваши не оттуда растут. Ладно, научу.
И учил. Тренировал. Показывал… И выучил! Да еще как!
– Эй, огольцы, мои котлы кто-нибудь видел? Видать, обронил где-то.
– Эти?
– Ах ты, баклан! Ах, змееныш! Когда успел?
Успел. Смог. Исхитрился. У заслуженного вора котлы с руки снял! Позор! Пришить бы его за то… Но… зачет! Тут уж точно – зачет!
Спасибо тебе, Федор Михайлович, за науку. Воровскую. Которая не раз и не два… И теперь вот тоже! Потому что где иначе по-быстрому образчики добыть? Только там, у фраеров, в клифтах, в которых пистон, в пистоне гаманец, в гаманце – ксива, в ксиве – виза.
Вот, к примеру, выходит прилично одетый гражданин из посольства. Той самой страны. Листает паспорт, радостно улыбается, значит, визу получил. Можно его лично поздравить. Вот пошел он прочь, чуть не побежал, вприпрыжку! А куда это он так спешит? К машине? А что, если за ним пойти и так, подле авто, неловко споткнуться, чтобы почти на него упасть, но удержаться, ухватившись за воздух, и чуть навалиться плечом… И обязательно журнальчиком, который в руках, помахать. А это не журнальчик вовсе, а фартынер, ну тот самый, от Федора Михайловича! Помахать журнальчиком, извиниться:
– Sorry.
– Entschuldigung.
– Pardon, pardon…
Улыбнуться виновато… Потому что точно – виноват, человека без паспорта и визы оставив. Хотя он это не теперь, а лишь дома обнаружит и будет долго гадать, где он его выронил.