На меня снова вылили ведро ледяной воды, после которого я осознал, что валяюсь на полу старой доброй одиночной камеры, и льют на меня, собственно, холодную воду, чтоб привести в чувство. Удаётся это с переменным успехом, так как времени после приступа прошло мало, я ещё не вошел в нужную кондицию, а вколоть мне химию тут банально некому. Впрочем, вода помогала, а по части волевых усилий и борьбы с постоянно ноющим телом после года в корпусе я был докой. Единственное, что не понравилось, это то, что настроены тюремщики в мой адрес были крайне негативно.
— Вставай, животное! — Один из мучителей пнул меня ногой, и я снова взвыл, а дыхание сперло от новой болевой волны. Резкой, бьющей через всё тело, словно электрический ток. Болью от поломанных рёбер. Поломанных там, в третьей камере, когда меня избивали дубинками перед отключкой. — Поднимайся, скотина!
Крики гвардейца не подействовали. Я ещё не разлепил пудовых век, но и без этого понял, парень меня боится. А когда тебя боятся, какое может быть уважение к словам отдающего приказы?
Но боялся он не только меня, я находился лишь на одном из полюсов его страха. На другом незримо присутствовал Некто, кого он боялся гораздо сильнее, хотя это я могу встать и убить его прямо здесь, а не таинственный Некто. Кто же в эту обитель явился? Королева? Сеньора Гарсия? Мишель? Кто приехал меня вызволять в связи с выходкой в третьей камере, и вызволять ли?
Да, определённо кто-то отметился, иначе бы подонки не прибегли к радикальному способу приведения в чувство. Но кроме этого подонки, скорее всего, после моего демонстративного убийства подсадок и сами поняли, с кем связались. Что «вышли из берегов». И не то, что моего убийства — им и простого избиения моей персоны могут не простить. «Слив» племянника для королевы — одно, а позволение расправиться с ним другим, да ещё пока судьба его (то есть меня) окончательно не решена и наверху идёт торг?.. Это совсем, совсем другое!
Потому я и жив, скорее всего. Хотя могли и убить. Прямо в камере. Ведь я, скорее всего, грохнул одного из них. Которого душил. Точно сказать не могу, но ощущение, что у меня получилось, теплилось. А второму я точно помнил, что прострелил колено, и за это тоже могли грохнуть, даже без убийства. Это на Венере тоже немало. Боятся, сволочи, так их и разэдак! Теперь главной мыслью комиссара наверняка будет вопрос, как сплавить меня побыстрее в городскую тюрьму, плевав на недовольство Капитана Пиписьки. И начальник управления наверняка думает о том же самом. Что мне на руку, ибо последний может круто подыграть и помочь загнать-таки рыжее лесное существо в заготовленный для неё капкан. Как бы ему об этом намекнуть?..
…Да-да, вы правильно поняли, мне было плевать на этих уродов. Они умрут, но убить их можно многими способами. Можно было вообще не попадаться гвардии, организовав собственную эвакуацию из торгового центра с последующим налётом на управление. Но, во-первых, моя сентиментальность — хотелось засветить перед камерой место преступления, и во-вторых, гвардия Северного Боливареса — приманка для настоящей мишени, Лисы-Алисы. Каюсь, третий момент — покрасоваться на камеру уже лично мне — продемонстрировать, что я ничего не боюсь, ни бога, ни чёрта, ни ареста, но об этом опустим. Так что все сведения, почерпнутые из разговора с комиссаром — приятный бонус, который я откопал совершенно случайно. В связи с чем придётся менять планы — ТЕПЕРЬ Нино нельзя убивать. Он должен выдать заказчика авантюры с моим интервью, и выдать их не мне. Конечно, слова к реальному делу не пришьёшь, но сеньора Гарсия и королева просто обязаны послушать, кто под них копает. А жаль, такую красивую смерть красавчику приготовил!..
— Встать! — вновь заорал старший из охранников. Который приказывал, а не лил воду. — Подняться! Я сказал бегом подняться, сукин сын! — И вновь ногой мне в живот.
Я перевернулся на спину, тяжело задышал, справляясь с болью. Нет, пора с этим кончать. Ехидно выдавил:
— Ещё раз стукнешь — и сдохнешь, сучье отродье. Ты видел, убивать я умею. И не боюсь — конкретно за твою смерть мне не будет ни-че-го.
Оба гвардейца опешили. Не привыкли к такому поведению в участке гвардии. Тут клиенты если борзые и попадаются, то быстро ударами дубинок лечатся. За моими же словами стояла реальная сила и реальная угроза. Я воспользовался ситуацией и поднялся на руках, сел.
— Что, не веришь, легавый? Что грохну?
— Встал! И пошел за мной! — пробурчал тот. Жутко пыжась, но звучала его тональность откровенно жалко. Обе опасности, и с одного, и с другого края надвинулись, оставляя ему не очень много места для маневрирования.
— Куда хоть идём? И ничего, что я мокрый?