Если она действительно ангел, то его песенка спета, нет смысла дёргаться. Королева это не гвардия. Как, впрочем, и песенка Нино, но на этого сукиного сына ему было глубоко плевать.
- Отпусти меня, - произнёс он, кривясь от отвращения к самому себе.
- Не могу, - покачала сеньорита головой.
- Ты не поняла, отпусти меня К НЕЙ. - Он скосил глаза вниз, в район собственной груди.
- Так сильно её любишь?
Марко кивнул. Что ж, это утро началось с сентиментальностей, ими пусть и закончится.
- Этот год без неё... Думал, забуду. Не забыл. - Скривился. - Все эти шлюхи, ночные бабочки, и просто сеньоры и сеньориты... Они все не такие. Тебе не понять.
- Отчего же, понимаю. - Ангел скривилась, задумалась. - Хорошо. Держи. - На его колени упал брошенный ею стилет, трехгранный клинок с ангелом на рукоятке. Да, действительно, не врут - это не сказка. А раз так, то у него есть шанс.
- Значит, это правда, да? Как он называется, «скорбящий ангел»?
- Да, «скорбящий ангел». - Паршивка улыбалась, словно давным-давно прочла его мысли. Еще до того, как он их подумал. Плохо, но выбора у него нет. Как на бойне он не хочет, безо всякой философии.
Марко прыгнул. Из неудобнейшей позиции - полусидя на кровати. А потому и не ожидал, что получится.
Закономерно, следующим его осознанным ощущением стало тепло от пола, на котором очутился, голым, лёжа лицом вниз с вывернутой за спиной под опасным углом рукой. Ох, и шустрая девица!
Девица придавила его коленкой, а вывернутый и вырванный из его руки «скорбящий ангел» оказался прижат к шее сбоку. И не просто прижат - из под острия уже обильно текла кровь.
- Меня зовут Мэри, - произнёс её тихий голос, полный скорби и сострадания. - Кровавая Мэри. Будь счастлив со своей малышкой в следующем воплощении, Марко Шаловливые Ручки.
Больше один из лучших медвежатников Альфы не почувствовал ничего. Мэри убила его быстро и безболезненно, так, как он, по её мнению, заслужил.
Поднялась, огляделась. Нет, крови нет, одежду не запачкала. Руки... Совсем чуть-чуть. Прошла в ванную, тщательно вымыла руки. Еще раз оглядела себя в зеркало. Щелкнула пальцами, спустив на глаза вихрь козырька. Пронзила пальцем «быструю» иконку.
- «Рассвет-1» - «девять - один - четыре». Задание выполнено. Повторяю, задание выполнено.
- «Девять-один-четыре» - «Рассвету-1». Молодец. Машина внизу, эвакуируйся.
- Поняла, «Рассвет-1».
Вышла из ванной. Бросила взгляд на бедного преступника, попавшего под женские чары и не сумевшего в себе их победить, которого ей было по человечески жаль. Она воспринимала его смерть как избавление. Его избавление, от главного в своей жизни страдания.
- Боже, какая я сентиментальная! - произнесла она, закатив глаза. Открыла дверь, вышла. Дверь, подумав, оставила открытой.
* * *
Только бы не дать петуха! Только бы не дать петуха! Только бы не промахнуться!..
Света нервничала. Впервые за более чем десять лет. И было отчего.
Да, в её руках мощнейшая рельсовая винтовка, одно из достижений венерианского ВПК, всегда отличавшегося производством хорошего оружия. Настолько мощная, что ей пришлось соорудить упор, чтоб не отбить отдачей от предстоящего выстрела плечо. Время полета снаряда - десять в минус сколько-то секунды, в несколько раз быстрее химической пули. Да и сама винтовка пристреляна - она провела с нею больше времени, чем со всеми мальчиками за всю жизнь. Но стреляла она на Венере ВПЕРВЫЕ. Первый раз после того гребанного отступления, когда наставник, товарищ Ким, и шестеро его друзей-смертников увели её из лагеря. Да, она убивала на Полигоне корпуса. Да, стреляла и убивала на Земле, когда покушались на Изабеллу. Много тренировалась, научилась стрелять из всего, что убивает, а ставшая родной рельсовая S-5 воспринимается продолжением собственной руки. Но никогда с тех пор она не стреляла в людей ТАК; не как кадет корпуса телохранителей Лана Васильева, а как маленький юркий Светлячок, армейский снайпер, гроза любого вражеского воина, поднявшего по недоразумению голову над окопами. Или как незаметный жучок, способный проползти по вентиляционным шахтам там, где не проползёт большой человек, смешаться с толпой и грохнуть вражеского командира у себя «дома», в центре своих позиций.
Руки потели. И было от чего. Хуан, эта зараза, отправил на дело именно её, хотя его напарница, стреляющая не хуже, выражала бодрое желание сделать это самой, испытывая к ней, Свете, чувство глубокой профессиональной ревности. Но этот гадёныш с большим членом (судя по количеству баб вокруг него и втресканных в него же Изабеллы и Фрейе, что бесило больше всего) должен прощупать её, заодно наладив более тесные для общения мосты. Ибо ничто так не сближает, как общее дело.