Еще через час заметно полегчало.
Вот так-то лучше! Комната расширилась, обросла бревенчатыми стенами и лепными амурами по углам.
Сам он в алом бархатном халате сидит во главе длинного деревянного стола. За спиной на маральем роге покоится двустволка, в камине на вертеле жарится свинья… Радостный, возбужденный Ангел в белом сюртуке суетится вокруг, поблескивает глазками, как старый гомик; в цепкой лапке держит бокал с портвейном. Стол ломится от яств – на позолоченных блюдах лежат сало, икра рыбья, огурцы, докторская… Грудастая деваха в кельтском наряде и железных нагрудниках, с длинной косой, подносит блинчики с жару, миску сметаны. Мммм… Свободные промежутки между блюдами изысканно уставлены портвейном и водкой всевозможных сортов. Валькирии вокруг так и порхают с подносами, погромыхивая доспехами и радуя глаз. На бедрах их висят мечи, а лицом они все похожи на Машу.
За столом – весь офицерский состав с "Варяга", отутюженный и блестящий. Моряки беспрестанно чокаются и горделиво пьют за начало русско-японской кампании. "С нами Бог!"
Один из них повернул прокуренную улыбку:
"Господин генерал! А что же вы?… Идите к нам!"
Оркестр, замаскированный где-то наверху, играл любимую "гляжу в озера синие", и Щукин прослезился, цепляя скользкий груздь серебряной вилкой с фамильными вензелями. Теперь все девы казались похожими на Зыкину.
Ангел подливал. Сегодня он показался Щукину не таким грязным, как обычно. Может, помылся наконец, сволочь?… Он обеспокоено потянул его за лацкан:
"А матросы где?!"
"Гуляют в таверне, неподалеку-с. Не извольте беспокоиться!"
Это был рай, несомненно; достоверность этого факта подтверждал и знакомый запах… Щукин оглянулся в поисках таинственных грибов, но потом одернул себя: "Мелочи!… Не пристало генералу в раю суетиться."
Они где-то здесь, однозначно. Наверняка, под столом.
"Серый!"
"Да, барин?…"
"На воздух хочу. Коня седлай!"
"Может, колясочку велите заложить? Куда ж вы, с устатку-то, в стремя не попадете…"
"Ма-алчать, сучий сын!!! Коляску подавай…"
Лишь на морозе, укутанный в медвежью доху, генерал успокоился, прикурил от поднесенной зажигалки.
Серый впереди, на козлах, колыхался во тьме, вяло помахивая длинным кнутом. Яблочный мерин бежал резво, не нуждаясь в понукании, от него шел белый пар, оседая изморосью на боках и крупе. Над головою висела тонкая январская луна, трескучая ночь была темна, тиха, безбрежна…
"Я ехалааа-а-а домоо-о-о-й!!!" – заорал Щукин в восторге. "Душа была полна-а-а!!!!! Выхожу один я дорогу, сквозь туман тернистый путь… блестит… АААА! Серый! Утки-и-и!!!"
Мимо прошелестела стая жирных уток – видимо, на юг. Эх, стрельнуть бы сейчас! А ружье-то на стене осталось…
"Держите ружьецо-с!… Знал, что пригодится. Тпрррр… Стой, лихоимец!"
Ай да Серый! Вот что значит – выучка. "Что за дробь?" "Пятерочка, ваше блдие! Самый цимус." "А прошибет?…" "Не сумлевайтесь…"
Подполковник взвел оба курка, поднял ружье вверх, крепко зажмурился и выпалил дуплетом куда-то в небо…
…А затем ночь прорезал леденящий вопль: "Убиииили-и-и-и!!!…"
Рассвет обложил занудный сентябрьский дождик и моросил, моросил, не прекращая.
К полудню у подъезда остановилась "Газель". Из нее вылезла женщина. Она тревожно взглянула вверх, на окна, и увидела, как высоко над крышей кружится большая странная птица. На ворону было не похоже.
…Очнулся Щукин с трудом, словно вынырнул из болота. Во рту стоял омерзительный, устойчивый привкус дерьма. Бац – а Ангел, сволочь, тут как тут, рядом сидит, лыбится красными губами. Но сидит скромно так, в ногах, и с кем-то там сюсюкается…
Подполковник попытался вспомнить, что делал вчера, впускал ли кого в избу, но не смог. Ангел тем временем нагнулся и пробормотал что-то ласковое – Щукин со страхом увидел, что серая когтистая лапа месит холку маленькому овчаренку, а тот жмурится и хвостом виляет… Хотел позвать щенка, рот уж открыл, да забыл, как зовут. Вспоминал, напрягался, чуть башка не лопнула – не вспомнил. Тем временем веселому щенку надоели чужие ласки, и он подбежал к хозяину, лизнул в свесившуюся руку… По пальцам ток пробежал, а Щукин заорал вдруг в ужасе – Ангел начал меняться на глазах, раздуваясь в кошмарного черного монстра; и вот уже заполнил собой полкомнаты. Задыхаясь, Щукин неуклюже скатился с кровати и почувствовал, что с трудом управляет своим телом. Бежать, драться – не мог; значит, спасенья не было, а монстр все разрастался, становясь дымчатым, всепоглощающим… Крылья задевали стены, когти вытянулись и извивались, а огромные красные губы свернулись воронкой, нацелились на него… Сейчас засосут махом…
И подполковник скрючился уже в клубок пропащий, забился за тумбочку, но тут заметил какой-то костыль под кроватью. Протянул свое щупальце, хвать – а это приклад от винтовки. Да, была у него винтовка. Засунул, наверное, вчера…
Смерть монстрам!!!
Ангел мгновенно съежился до нормальных размеров, ручками человеческими замахал, запищал жалобно, и хоть дернулось больное тело подполковника, но с двух метров промахнуться было никак нельзя.
…Соседка, заглянувшая к Щукину, умерла сразу, не успев пожурить его за незапертую дверь и предупредить, что едет жена. Убийца выронил из ослабевших щупалец оружие и зажмурился, силясь отгородиться веками от страшной картины. Мозги его с трудом прояснились, но с осознанием происшедшего вновь заволоклись туманом ужаса. И уже не хотелось выходить из этого тумана, а плыть и плыть, чтобы не трогали, не ругали, навсегда оставили в зелено-белом покое.
"Для покоя есть только одно средство – девятая пуля…" – шепнул кто-то рядом. Подполковник посмотрел на свои руки, обретшие вдруг человеческую форму, и почти деловито отсоединил приклад, чтобы не мешал. "Я ехала домой… Двурогая Луна-а-а…"
Луна дрогнула и упала, в душе разбился хрупкий сосуд и разлилась густая Апатия, безразличная к происходящему, слегка печальная перед расставанием. Какая-то давно ускользнувшая мысль прорвалась в последний момент – вспомнил! Девять жизней бывает только у кошек, а людям предназначены круги Ада.
"Прости уж меня, Машенька…"
И заметался Щукин в замкнутом пространстве, слыша непривычные крылья за спиной. До первого круга еще далеко, целых девять дней… Выпить с кем бы, что ли?
…Из "Газели", потягиваясь, выпрыгнул заспанный мужик, мрачно взглянул на небо, поежился и пошел отстегивать тент. На тротуаре стали появляться ведра, банки, мешки… Женщина раскрыла зонт.
Она почему-то нервничала.
Вновь посмотрела наверх – дождь не прекращался, но птица упорно кружила, словно поджидала кого-то. Неожиданно над крышей появилась вторая птица, такая же огромная и нелепая. Они сделали ноль над домом и полетели куда-то, постепенно растворяясь в туче.
Октябрь, 2001 г.
Марфа Московская (С)