И Гуляев терпеливо и сосредоточенно продолжал ожидать этого другого и важного.
Перестав, наконец, читать, батюшка сказал:
— Отвечайте наклонением головы.
Сиделка благоговейно вышла.
— Исповедаете ли вы всем сердцем и всем помышлением вашим Бога, троичного в лицах и пришедшего во плоти спасти мир?
Лицо его было торжественно и строго, точно он признавал всю важность предложенного вопроса и готовился заключить с Гуляевым какой-то особый по этому поводу договор.
«Ведь я же верю?» — сказал себе Гуляев, и в то же время слова священника казались ему, как и все, что он делал и говорил до сих пор, внешними и ненужными.
«Пришедшего во плоти»… это значит, что Бог (то самое большое и страшное) сделался вот таким, как батюшка, или он, Гуляев, родился от девушки, ходил по земле. И так же тогда дул ветер и качались ветви деревьев, как сейчас за окном, и были ночи… И все было, как сейчас… И это был Бог…
Батюшка опустил требник, и с недоверием посмотрел на Гуляева.
«Зачем это нужно ему? — подумал мучаясь Гуляев. — Ну не все ли ему равно? Ведь на этот вопрос так трудно ответить искренно и прямо… И, кроме того, это не может быть важным…»
Было неприятно солгать.
Батюшка ждал, и брови его подымались все выше. Почему ему надо так определенно, просто и даже, пожалуй, немного грубо, что вот был Бог и стал человек?
Гуляев внимательно посмотрел на священника, стараясь понять, как думает и верит, этот человек. Но батюшка смотрел просто и ясно. У него выходило все так удобно. На небесах — Бог, и Он сошел, когда это понадобилось для удобства людей, на землю. И оттого все сделалось так хорошо, понятно и просто. И теперь только он, Гуляев, должен умереть и сказать, что все это именно так, и он так и верит и ни в чем не сомневается.
Батюшка ждал и удивлялся:
«Что случилось?»
— Вы слышите? — спросил он и нагнулся.
Гуляев смотрел на него молча и тяжело дышал.
— Вам плохо?
Он сделал движение головой в сторону сиделки.
— Может быть, у вас есть сомнения? — спросил он хотя мягко и ласково, даже слегка блеснув белыми зубами, но пальцы его руки нетерпеливо перебирали нагрудный крест и возле глаз легли подозрительные и неприятные морщинки.
Гуляев подумал и тихо опустил и поднял веки.
Батюшка сделал осторожное и внимательное движение руками, аккуратно подобрал рукава рясы.
— Вы сомневаетесь в бытии Бога и в том, что Он троичен в лицах? — спросил батюшка, и в лице его появилась на момент усталость. — Сие есть тайна, сокрытая от человеков. Но сомневаться в этом большой грех.
Он не удержался и зевнул, слегка прикрывшись ладонью. Вероятно, он находил, что исповедь несколько затягивается.
— Но, конечно, сомнение есть естественное состояние человеческого ума. Молитесь.
Он ласково нагнулся и тронул его своею мягкою рукою за плечо.
— Молитесь усерднее, чтобы Господь отпустил вам невольное согрешение ваше.
Он возвел глаза к потолку. Но самому ему не хотелось молиться, и он только держал поднятыми кверху глаза. Он ожидал, что молиться станет Гуляев. Разве он мог молиться со всяким? Он только приходил и присутствовал. Пусть всякий молится сам за себя.
Гуляев поднял глаза и постарался помолиться.
«Я хочу думать, что есть Бог, — говорил он себе, — и что Бог хотя один, но состоит как бы из трех существ или видов. Этого нельзя понять, но это очень важно для меня. Это важно потому, что я умираю. И я хочу верить. И я молюсь Тебе, Боже, который состоит из трех видов, или лиц…»
Он напрягался этому поверить и для того представить себе все, как надо. Но выходило, что он молится трем богам, и он старался заставить себя думать, что они образуют из себя одного Бога, но представить это ему было трудно, и оттого было неловко и неприятно.
За окном шевелились листья и чуть смутно виднелись в глубине звезды.
Батюшка опустил глаза и терпеливо ждал. Он был хороший священник и хотел, чтобы Гуляев основательно помолился. Он пришел сюда глубокою ночью, прямо от теплой постели, но это было его обязанностью. А он уважал свои обязанности. Это было видно. Пусть человечество спит: тем более он должен стоять на страже. Дует холодный ветер, и ветви треплются за окном, а он стоит на страже. Сияют далекие и неподвижные звезды, а он стоит на страже.
— Господу помолимся! — говорит он внезапно и, опять подняв глаза кверху, продолжает: — Всякого ответа недоумевающе, сию Ти молитву, яко владыце грешнии приносим: Господи, помилуй нас! Ну, вот так. Помолились?