— Но ведь он ее так избил, что она лежит.
— Ну, это она, наверное, преувеличивает: так, потаскал за волосное правление, для порядку.
— Барыня, — доложила горничная, входя впопыхах на террасу, — там на кухню прибежала Саша, убивается, просится спрятать ее.
У горничной, пожилой, приличной девушки с восковым надменным лицом, одетой в туго накрахмаленное платье, нельзя было разобрать, сочувствует она происшествию или нет. Она просто докладывала, выжидая, какое впечатление произведет это на господ.
— Какое ж мы имеем право спрятать? Ах, Боже мой! — заволновалась Раиса Васильевна.
Горничная презрительно улыбнулась и сказала грубым голосом:
— Я ей говорила… Нешто она понимает? Таращит глаза, как очумелая. «Спасите, — плачет, — спасите!» Ровно очумелая, прости Господи!
— Я сама поговорю с Горбовым! — сказала Раиса Васильевна, вставая. — Нет, я этого так не могу оставить.
— Поговорите, барыня, пожалуйста! — попросила горничная, внезапно изобразив на своем лице сочувствие. — Такой мужик! Все-ё девочку синяками изукрасил… Негодяй!
— Где она там? Позовите ее ко мне! — приказала Раиса Васильевна.
— Я прошу вас, мама, этого не делать, — сказал Володя взволнованным, но решительным голосом.
— Но почему, мой друг?
— Почему? Вы хотите знать, почему?.. Потому, что Горбов может наговорить вам грубостей… и будет прав!
— Но как же не заступиться за девочку? Пускай наговорит! Я пригрожу ему, что не стану сдавать в аренду огородов.
— Вы думаете, вы спасете ее такими угрозами от побоев? Ош-шиб-аетесь!
— Но что же сделать? Оставить так?
— Разумеется. Конечно, я не одобряю побоев, но что вы можете сделать против темной силы? Ах, все это такие сентиментальности!
— Нет, нет, я все-таки с нею поговорю…
— Да о чем?
— Так… утешу, успокою….
— Напротив, своим участием вы ее только хуже расстроите… Словом, я вас прошу не вмешиваться… ради вашего же спокойствия прошу.
— Право же, Володенька… Наконец, она моя крестница… Нет, я не могу… Позовите, ее сюда!
— Слушаю-с, — сказала горничная и поспешно вышла.
— В таком случае я умываю руки, — сказал Володя, бледный от раздражения и с оскорбленною миною спустился с террасы в парк.
На одной из дорожек ему попался Горбов, нахмуренный, молчаливый. Он, видимо, шел за дочерью. Поравнявшись с Володей, он сказал:
— Санька опять убегла. Сделайте вы такую Божескую милость: прикажите гонять ее со двора… Ведь этак что же? Жених приехал из города, а мы ее повсюду искать… Ах, ты, Бож-же мой!
Излив свое огорчение, он вдруг сорвался с места и с злым, хищным выражением лица зашагал дальше.
Володя нерешительно посмотрел ему вслед, потом пожал плечами и направился к оврагам. Долго видно было, как он шел между кустами, понуря голову и как бы в раздумье останавливаясь, пока его мужественная, молодая фигура не смешалась с морем зелени.
Спустя несколько минут, по тому же направлению, крадучись, пробиралась женская фигура. По желтому платку можно было узнать Сашу. Только платок был сбит на сторону, и все движения девушки были необычны для нее. Она шла, нагибаясь к земле, к оттого ее руки казались длиннее обыкновенного; вся она напоминала затравленное животное. Нескладно передвигая своими длинными, худыми, как спички, ногами, по которым беспомощно трепалась какая-то короткая ситцевая ветошка красного цвета, она перебегала от куста к кусту, прячась и припадая. Иногда она останавливалась и с шумом сморкалась двумя пальцами. Волосы ее были растрепаны; глаза и губы распухли от слез.
— Сань-ка! Поди сюды, стерва-а! — слышался голос Горбова на опушке.
То, что услышать случайно Иван Григорьевич, лежа у своих осинок на мягком ползущем мху, преисполнило его сердце негодованием.
Говорили два голоса, мужской и женский: Володин и Саши «огородниковой».
— Барин, хороший, милый, Володенька…
— Ну? Что же дальше?
— Убьет он меня, как на мне женится…
— Будет тебе говорить глупости! Умная девушка, а говоришь вздор…
— Не простит он… Вы ничего, Володенька, не знаете… Быту нашего этого самого… Куда ни на есть ушла бы я в услужение… В горничные бы, мамаша, Раиса Васильевна, взяли меня… Барин, голубчик, не уходите! Миленький!.. Ах, батюшки, кто это?
— Где?
— Смотрите, лежит хтой-то… под деревом…
Голоса зашептали и замолкли.
Через минуту к Ивану Григорьевичу подошел Володя; тот лежал с закрытыми глазами.
— Спите? — отрывисто спросил Володя.
— Нет.
— Только что проснулись?