Алекс познакомилась со всеми, но сдружилась с Аллой Зенькиной, Яной Кошевой и Степкой Пороховым.
Алла была приятной миловидной блондинкой, она не тянула на обложку Playboy, но была очень притягательной и завораживающей. Ее круглое идеальное лицо обрамляли светлые пряди вьющихся волос, черные длинные ресницы придавали огромным синим глазам завораживающего очарования, и все парни универа провожали ее томными взглядами, хотя сама она считала себя уродиной с веснушками и короткими полными ногами. Яна Кошевая была противоположностью Алке. Не имея ничего особо выдающегося, все свои плюсы выставляла напоказ, а это шикарная грудь 4 размера и худые лодыжки, а на все остальное была правильно подобрана одежда, косметика и стилист-парикмахер. Она знала себе цену, и если с ее мнением кто-то не считался, то впредь этого человека не уважал никто. Яну выбрали старостой группы, хотя, как выбрали, куратор спросила у кого есть желание стать старостой, и Яна была единственной, кто с нетерпением ждал этого вопроса. Ее старшая сестра Инга уже заканчивала 5й курс, приближаясь к мечте стать стоматологом, и именно она объяснила Яне в чем плюсы ходить в старостах. Степка был клоуном. Такой человек есть всегда и у всех. Он делает атмосферу в классе, хотя не отличается ничем особенным. Степка был боксером, и так как занимался этим делом с детства, его сломанный нос и дерзкий характер бойца знали все. Степка не любил хачей. Так он называл всех не славян. Но пока его не трогали был довольно вежлив в общении. Как и зачем он пошел учится на самую интеллигентную профессию было загадкой даже для него, поскольку правила обыкновенного этикета и норм поведения в обществе были ему неинтересны и скучны.
- Че ты паришься? Не нравится – дай в челюху! – и чаще используя матерный язык, которым он владел в совершенстве, Степка никогда не видел проблемы там, где другие ломали себе голову. Правда, это правило не относилось к уважаемым им людям, но таких было мало, даже среди преподавательского состава. Степку не любили, но уважали, не боялись, но остерегались, и без него было правда скучно. Так как они сидели рядом, по неписанному закону универа, где в первый день упал, там и будешь сидеть всегда, то и сдружились легко.
Алекса не умела сильно привязываться к людям, поэтому всегда оставалась закрытой книгой для других, что очень всех цепляло. Но жила по правилу Соломона, относясь к людям так, как хотела бы, чтобы относились к ней. Правда для всех идеальной не будешь, поэтому были и те, кому она не нравилась. Но это совершенно ее не беспокоило. Хотя, конечно, приятнее, когда тебя все любят.
Пары по анатомии и гистологии проходили в подвальном помещении, хотя лекции читали на 4 этаже, поэтому потоки студентов постоянно циркулировали по лестницам университета, от чего под вечер ноги гудели так, что мысли о походе в клуб за три квартала от общаги быстро отсекалась, и миф о веселой жизни студента улетучивался как дым хлорида аммония после реакции соединения соляной кислоты и аммиака, - красиво и незабвенно. Мысли о клубе иногда возвращались, но поскольку учить латинские названия горбиков и впадин большой берцовой кости дело гораздо более приятное, то идея потусить и булками пошевелить постоянно откладывалась.
Алекс было лестно и отрадно знать то, что говорила преподаватель на парах, поскольку ее любимый дед был хирургом, и в своем детстве он часто слушала дедовские рассказы, а чтобы лучше его понимать с пяти лет выучила трехтомник по анатомии человека. Но листать картинки, изучая общее строение тела человека, и штудировать каждый миллиметр, каждую выемку, впадинку, плоскость и возвышенность на реальных костях, учиться понимать где проходит вена, артерия, нерв – не одно и то же, а тут еще и на латыни. Но языки ей легко давались, поэтому вскоре она помогала учить анатомию всей своей группе, задерживаясь в анатомке допоздна. Кости когда-то живого, а теперь давно мертвого человека, вываренные и выбеленные, стали лучшими друзьями студентов-медиков на ближайший год. Самым тяжелым было учить детскую анатомию, держать в руках маленький череп, давно умершего ребенка, которому было где-то около года, было просто невыносимо. Но человечность выключалась, и включался профессионализм.