Ухватив деревянную ложку, я восстановил свои силы доброй порцией телячьего рагу, подслащенного свежими яблоками. После чего прогулялся по мастерской.
– Неплохой урожай, Пинки, – похвалил я. – Сколько из них уже продано?
– Предостаточно, – отозвался он из гостиной. Тут я услышал голоса доктора и мисс Говард и поспешил обратно к дверям, чтобы застать ритуал, коему Пинки подвергал всякую особу женского пола, осенившую своим визитом его «скромное пристанище».
Отвесив глубокий поклон, он произнес:
– Я глубоко почтен, мисс, – начал он с громыхающей искренностью и простер руку. – Прошу… – И он принялся расчищать путь сквозь горы мусора к единственному у него мягкому креслу, видавшему виды, но удобному, которое стояло у переднего окна. Закончив разгребать хлам на полу перед креслом, он выхватил откуда-то из завалов маленький восточный коврик и разостлал его, чтобы мисс Говард было куда поставить ноги, словно богемской королеве на троне. В обычных обстоятельствах она вряд ли позволила бы кому-то с собой так обращаться, но Пинки был настолько искренен и в то же время настолько диковат в этой своей заботе, что кто угодно на ее месте повременил бы с привычными реакциями.
– Ну-с, Алберт, – благодушно произнес доктор, – неплохо выглядите. Слегка опухшим, конечно, но местами… Как поживает наш ревматизм?
– Всегда где-нибудь караулит, – улыбнулся Пинки. – Но у меня есть свои средства. Могу ли я предложить вам обоим что-нибудь откушать? Или, быть может, выпить? Пива? Воды?
– Да, я бы не отказался от стакана пива, Алберт, – сказал доктор, глянув на мисс Говард. – Приятная ночь сегодня, хоть и не такая прохладная, как я ожидал.
– Да, пиво было бы кстати, – подала голос мисс Говард.
Пинки воздел указательный палец, показывая, что сейчас вернется, и пропал в глубинах квартиры. Я вдруг заметил, что при ходьбе он как-то странно хлюпает. Я посмотрел на его ноги и обнаружил, что огромные туфли Пинки заполнены соломой и еще чем-то – в глазах мира это могло показаться овсянкой.
– Слушай, Пинки… – произнес я, следуя за ним. – Ты, наверное, знаешь, что у тебя в туфлях овсянка?
– Лучшее средство от ревматизма, – ответил он, хватая несколько бутылок пива и споласкивая под краном с холодной водой пару подозрительных на вид стаканов. – Последнее время что-то стало больновато гулять. Солома и холодная овсянка – вот мой ответ. – И он устремился обратно к гостям.
– Ну-у, ясно, – протянул я, по-прежнему не отставая от него ни на шаг. – Но ты же знаешь – никто в Нью-Йорке столько не гуляет, как ты.
Прохлюпав в комнату, Пинки водрузил бутылки и стаканы на столик, переделанный из старого ящика, и принялся разливать.
– Вот, прошу вас, – объявил он, протягивая стаканы доктору и мисс Говард. – За вас, мисс Говард, – провозгласил он, поднимая свой. – Младой красой любуюсь девы, младой красой, достойной лика Евы. Будь магам я сродни, жезла волшебного движением одним мгновеньям бы велел остановиться, чтоб вдоволь насладиться сей красотой.
– Прекрасные стихи, Алберт, – отозвался доктор, поднимая стакан и делая глоток. – Ваши? – спросил он, хоть даже я знал, что вопрос риторический.
Пинки кротко склонил голову:
– Скверные, однако мои. И они подходят вашей спутнице.
Мисс Говард была совершено очевидно растрогана, а так повлиять на нее – не такой уж простой фокус для представителя мужского пола.
– Благодарю вас, мистер Райдер, – сказала она, также поднимая стакан и поднося его к губам. – Это было восхитительно.
– Скажи, Пинки, – вмешался я в беседу, памятуя о том, что он еще и большой поклонник скачек, – как твои успехи в сегодняшних «Пригородных»?
На его лице отразилось одновременно недовольство и возбуждение:
– Боюсь, мне сегодня недостало времени сделать ставку, – ответил он. – Но странно, что ты упомянул о бегах, Стиви… – Он вновь поднял указательный палец и жестом предложил нам проследовать за ним в мастерскую, что мы и сделали. – Весьма загадочно сие совпадение, весьма! Видите ли, я тут кое над чем работаю. Это картина, если можно так выразиться, с историей. Несколько лет назад я свел мимолетное, однако весьма компанейское знакомство с одним официантом, который впоследствии поставил на скачках все свои сбережения – и проиграл. В отчаянии он застрелился.