Моя рука потянулась к голове и принялась нервно крутить вихры; сообразив, что это уж как-то совсем по-детски, я немедленно отдернул ее вниз.
— Я… не знаю я, мисс, — вырвалось у меня, хотя в тот момент я сразу подумал о Кэт. — У меня и не было… ну, этого, то есть этих… Не шибко, в общем, их много было…
— Стиви не стал бы связываться с дурочкой, — убедительно заключила мисс Говард, ободряюще касаясь моей руки. — Можете на него положиться, он из нормальных.
— Я в этом ни разу не усомнилась, — доброжелательно ответила мисс Бо. Затем обернулась к Линарес. — Ну а теперь — глаза, сеньора. Вы говорили, что эта деталь более всех прочих приковала ваше внимание?
— Да, — ответила сеньора. — И это было единственная по-настоящему экзотическая часть ее лица — я уже говорила мисс Говард, ее глаза напоминали кошачьи. Почти как… Мисс Бо, вы видели египетские древности в музее «Метрополитэн»?
— Разумеется.
— Вот что-то близкое в них было. По-моему, не слишком большие, но ресницы тяжелые, темные — от них глаза выглядели такими. И еще меня поразил их цвет — пылающий янтарь, я бы сказала, почти золото…
Я наблюдал за руками мисс Бо: те перенеслись к верхнему краю наброска, — и тут дернул головой, услышав свое имя.
— Стиви! Чем ты там занят, а? — Это был доктор. — Миссис Кэди Стэнтон желает с тобой побеседовать!
— Со мной, доктор? — переспросил я, надеясь, что недослышал.
— Да, с тобой, — повторил он с улыбкой и поманил меня рукой. — Сейчас же изволь подойти!
Оглянувшись на мисс Говард с такой тоской, будто нам с ней уже не суждено свидеться, я поплелся к мягкому креслу, на котором восседала миссис Кэди Стэнтон. Стоило мне приблизиться, как она отставила трость и взяла меня за обе руки.
— Ну-с, молодой человек, — произнесла она, внимательно меня изучая. — Так, значит, вы — один из подопечных доктора Крайцлера, не так ли?
— Да, мэм, — ответил я как можно более безрадостно.
— Он сообщил мне, что за пока недолгую жизнь вам крепко досталось. Скажите мне, — и она наклонилась ко мне так близко, что я отчетливо мог разглядеть седые волоски у нее на щеках, — вы вините в этом свою мать?
Вопрос, признаюсь, застал меня врасплох, и я оглянулся на доктора. Тот просто кивнул: дескать, не робей, говори все, что считаешь нужным.
— Я… — И я помедлил, раздумывая. — Я не знаю подходящее ли слово «винить», мэм. Это ведь она отправила меня по преступной дорожке, как ни верти.
— Вне всякого сомнения, послушавшись совета какого-нибудь мужчины, — категорично заявила миссис Кэди Стэнтон. — Или же он принудил ее.
— У матушки моей было полно мужчин, мэм, — торопливо ответил я. — И, скажу вам честно, не думаю, что кто-нибудь из них вообще был способен принудить ее к чему-либо. Она пристроила меня вдело, потому что ей нужны были разные вещи — сперва выпивка. Позже наркотики.
— Которыми ее снабжал мужчина.
— Как скажете, мэм, — пожал я плечами.
Миссис Кэди Стэнтон пытливо взглянула на меня:
— Не надо ее так уж сильно винить, Стиви. Даже у состоятельных женщин в нашем мире выбор совсем не велик. Что же до женщин нуждающихся, то у них его и вовсе нет.
— Не сомневаюсь, — ответил я. — Уж вам-то лучше знать. Но, как я сказал, я не знаю, виню ее или нет, мэм. Жить без нее стало куда проще, вот и все.
Еще минуту старуха разглядывала меня, после чего кивнула.
— Мудрый ответ, сынок, — сказала она, оживившись и пожимая мне руки. — Держу пари, ты был сорванцом, пока не повстречал доктора. Такие уж вы все негодяи. Мои трое старших уродились мальчишками, и неприятностям конца и краю не было! Со мной весь город не разговаривал — и все из-за их выходок. — Она отпустила мои руки. — Но это не меняет моих убеждений, доктор Крайцлер…
И она продолжила речь, а я вновь посмотрел на доктора. Тот вновь мне улыбнулся и едва заметным кивком дал понять, что я могу вернуться к прежнему своему занятию. Тем временем его беседа с миссис Кэди Стэнтон покатилась дальше с прежней скоростью.
Мисс Бо понадобилось порядка двух часов на то, чтобы закончить набросок, и все это время я провел с женщинами: отвечал, когда ко мне обращались, однако чаще просто молча наблюдал. Целая, знаете ли, история: сперва слова сеньоры Линарес покидали ее рот, попадали в уши мисс Бо и передавались движениям рук, которые подчас очень точно воспроизводили воспоминания и мысли сеньоры, хотя и не всегда. Мисс Бо извела целый каучуковый ластик и затупила добрую связку тяжелых мягких карандашей, прежде чем работа была закончена; но все равно около восьми вечера на альбомном листе проступило живое, настоящее лицо. И столпившись вокруг, чтобы взглянуть на результат, мы все потрясенно замолкли, что само по себе служило немым свидетельством правдивости слов сеньоры Линарес: лицо это было не из тех, которые можно так вот запросто забыть.