Она не знала, от кого забеременела. Это мог быть один из двух или трех ее постоянных клиентов, в зависимости от того, как считать. Да, у нее были постоянные клиенты – еще одна привилегия, которой редко удостаивались рабыни в борделе. Когда девочка подросла и начала задавать вопросы об отце, мать выбрала одну кандидатуру, наиболее достойную, на ее взгляд. Он оказался пилотом межгалактической транспортной компании, что сыграло не последнюю роль в дальнейшей судьбе Нэлзы. Однако видеть в том перст судьбы не стоит, потому что почти все постоянные клиенты матери Нэлзы были так или иначе связаны с космическими перелетами.
В том, что наложнице дали родить, ничего экстраординарного не было. Во-первых, роды были здоровее, чем аборт; во-вторых, врач сказал, что у нее хороший генотип. Беспрецедентным было то, что девочку не продали в какой-нибудь пансион для сервов, ни сразу же после рождения, ни через год-два. Доброта и мягкосердечие не свойственны обычно хозяевам борделей; тем не менее, ценной наложнице позволили самой воспитывать ребенка. Девочка получила претенциозное имя Мейран Амаранта и номер FF1F на запястье. Бизарра пользовалась недесятичной системой мер – всевозможными лигами, фунтами и дюймами, а для идентификации рабов использовалась шестнадцатеричная система. Жители Бизарры всегда старательно подчеркивали индивидуальность своей культуры.
Скорее всего, хозяин надеялся, что она вырастет такой же, как мать, и займет ее место. Так что девочку не обременяли тяжелой работой и сквозь пальцы смотрели на то, что мать учит ее читать и писать. До четырнадцати лет Нэлза мыла посуду, мела полы и выполняла прочие обязанности служанки. В то время она была тощим и нескладным подростком со строптивым нравом. Хозяин явно разочаровался в идее воспитать из нее новую звезду борделя, поэтому продал, не торгуясь, заезжему аристократу. Так для юной рабыни из провинциального городка началась настоящая жизнь. Новый хозяин Никас Хазадриил Аристидес сумел разглядеть в ней и незаурядный ум, и твердый характер, и честолюбие. И, конечно, будущую красоту.
– У меня было все: своя комната, мягкая кровать, новые платья, дорогие игрушки. Я словно попала в сказку. Он мне никогда не отказывал, если я набиралась храбрости попросить. Носился со мной, наряжал, как куклу, разговаривал подолгу, разрешал гулять, читать книжки… Он даже нанял мне гувернантку, представляешь? Для Бизарры дело неслыханное. Ведь нашел где-то… Иммигрантку, конечно, местная никогда бы не пошла на такую работу, даже если бы умирала с голоду. У них это в крови. Мадам Иштван много рассказывала мне про Иксион и другие планеты. Наверное, тогда я начала мечтать о межзвездных полетах. Но Никас никогда не покидал планету. Даже странно, откуда он такой взялся, если родился и всю жизнь прожил на Бизарре. Откуда в нем было презрение к общепринятым нормам, эта внутренняя свобода? Наверное, из-за денег… когда у тебя много денег, можно на все плевать.
Она вздохнула, взгляд ее затуманился, когда в памяти вдруг возникли полузабытые картины ее прошлой жизни, и собственной персоной мастер Хазадриил, как его называли домашние рабы, Никас, Ник, как называла она… Молчание затянулось, и Ариэль рискнул вставить:
– Ты его любила?
– Да. Нет. Не знаю, – сказала она без пауз. – Сначала я думала, что он мой настоящий отец. Как в сказках, которые рабы рассказывают друг другу. Но потом стало ясно, что никакой он мне не отец. И я даже обрадовалась. Никас стал моим богом. Он создал меня, научил всему, даже в сексе. Да, я с ним спала… черт, а как же иначе? Я бы сердце свое вырезала ради него. Он любил меня по-своему… Как хозяин любит домашнее животное. Когда оно начинает доставлять хлопоты, его спокойно отправляют в клинику на усыпление. Примерно так же он поступил и со мной.
Нэлза сжала кулаки и снова замолчала, пытаясь унять предательскую дрожь в голосе. Потом сухо и без подробностей рассказала Ариэлю, как господин Аристидес привез красавицу-рабыню из загородного поместья и ввел в высшее общество под видом своей любовницы Нэлзы Мейран, уроженки Иксиона. На Бизарре представителям "низшей касты" не выбивали знаков на лбу, считая это неэстетичным. Им полагалось носить цветную ленту на голове, которая обозначала их статус. Но даже без этой ленты бизаррианец мог опознать раба на раз – по походке, взгляду, манере держаться, даже по выговору. Однако за четыре года Нэлзу хорошо натаскали, и даже самый пристрастный взгляд не мог опознать в ней рабыню. А татуировку на запястье она закрыла золотым браслетом, который подарил ей Никас.
Ей тогда было восемнадцать, и она чуть не поседела от страха, входя первый раз в салон, полный разодетых господ. Но свою роль она сыграла безупречно. Ради Никаса она бы и не на такое пошла. Он развлекался своей игрой несколько месяцев. Столичные кавалеры и даже некоторые дамы предлагали ему деньги, чтобы он уступил им свою прекрасную и весьма неглупую любовницу. Ее саму заваливали подарками, стараясь завоевать благосклонность. Кое-кому с благословения Никаса она уступала. Он поселил ее в одном из своих домов, и она сама принимала там гостей, устраивала литературные и музыкальные вечера, славившиеся если не в высшем обществе, то в полусвете уж точно. Через полгода она стала куртизанкой – довольно известной и довольно дорогой. Господин Аристидес официально считался ее покровителем и спонсором, так что все деньги поступали ему. Он позаботился замести следы, и сделал это хорошо. О прошлом Нэлзы ходили самые фантастические слухи, но правды никто не подозревал. Удивительно, как долго продержался ее камуфляж. Видимо, дело было в менталитете бизаррианского общества – то, что Нэлза рабыня, просто не приходило никому в голову. Она выглядела и вела себя, как свободная. Только избегала тех мест, где стояли детекторы – космопортов, транспортных развязок, банков, госучреждений, полицейских участков; впрочем, их было немного, у бизаррианцев никогда не было особой нужды учитывать рабов.
– Разумеется, я быстро научилась скрывать часть своих доходов от Никаса. Хотела в один прекрасный день купить себе вольную. Я приносила ему пятьдесят тысяч в год чистыми, без налогов, но лет в тридцать моя популярность должна была упасть, и тут я предложила бы ему тысяч сто, может быть, двести. Бизаррианских золотых сестерциев, – уточнила она.
Ариэль открыл рот и молча закрыл его. Двести тысяч сестерциев – примерно пятьсот тысяч кредитов. За самого Ариэля Нэлза заплатила ровно в тысячу раз меньше. Она усмехнулась, прочтя его мысли.
– Мне стукнуло двадцать три, когда все рухнуло. Один… – она сжала зубы, пытаясь подобрать подходящее к случаю нецензурное слово, – один аристократ, которому я отказала, все-таки раскопал, кто я. И раззвонил по всей столице. Скандал был чудовищный. Просто плевок в лицо всему столичному обществу. Именитые семьи отказали Никасу от дома – впрочем, не в первый раз в его жизни. Потом я узнала, что несколько моих клиентов подали на него в суд за моральный ущерб и даже выиграли процесс, но отсудили какие-то смешные деньги. Никас никогда не лгал, будто я свободная. Так что вся его вина как хозяина состояла в том, что он не заставлял меня носить на улице "шираз". Понимаешь, в законодательстве Бизарры просто не нашлось нужной статьи. Так что Никас очень легко отделался. В отличие от меня.
В глазах бизаррианцев вся ответственность лежала на Никасе, а Нэлза была всего лишь его послушным орудием. Но сам факт, что рабыня умудрилась выдать себя за свободную, подрывал устои бизаррианского общества. Ее могли счесть потенциально опасной, как бешеное животное или агрессивный вирус, и уничтожить. Но не успели.
– Тот аристократ – он был просто долбаный маньяк, псих, каких поискать. Поэтому я ему отказала. Я ведь даже не представляла, насколько он псих, но спать с ним все равно боялась. Может, надо было согласиться. Но не факт, что не кончилось бы так же. Короче, он с дружками выкрал меня и увез в свое поместье. Я мало что помню из их развлечений. Я даже не смогла бы сказать, сколько прошло времени. Нашли меня через неделю, изуродованную и седую, как столетняя старуха. Вызвали Никаса. Мне дали морфия, чтобы я могла говорить. Я умоляла позволить мне умереть свободной, и он выписал вольную. Этакий благородный жест, который ему ничего не стоил. А иначе пришлось бы платить за мое лечение – Афинская лига не спускала жестокого обращения с рабами. Но зачем ему инвалидка, у которой даже не может быть детей? Он еще с тех ублюдков денег слупил за порчу имущества, а имущество кинул в больнице подыхать.