- Бедные, бедные мои десны. Болят - моченьки пет.
- Десны у тебя болят не больше, чем третья нога, - рявкнула Бина. Вставь зубы, как она сказала, и прекрати ныть.
- В этом доме сочувствия не дождешься. Анжеле на миг почудилось, что время повернуло вспять и застыло на ее детстве. Ничего не было - ни сестер из Святой Клэр, ни родильного дома в Корке, ни лондонского приюта. Ни-че-го. Она вновь была ребенком, маленькой девочкой, живым хранилищем горестей взрослых. Чувство вины легло на плечи, придавило, согнуло спину. Взять бы да вернуться в гостиную, тряхануть как следует эти немощные тела, да так, чтобы последние шарики вылетели из их и без того безмозглых голов. Пусть бы заорали от настоящей боли. Знали бы тогда, как...
- Я пошла, тетушки! - Анжела понесла поднос к двери.
- Осторожненько там, детка, - прошамкала Брайди и быстренько затолкала челюсти на место. - Мы будем ждать.
Порыв ледяного ветра моментально выдул теток из головы Анжелы. Держать на обеих руках поднос и при этом освещать себе дорогу было невозможно. К счастью, лунного света вполне хватало, чтобы переступать кочки и обходить рытвины. Дом позади нее чуть накренился, как будто вдруг надумал шагнуть следом. Спустившись до середины тропинки, Анжела снова оглянулась. Даже на таком расстоянии и в полумраке облупленные стены бросались в глаза. Побелить бы не мешало. Три верхних окна темные, а внизу светятся только кухонное окошко да фонарь на крыльце. В большой гостиной слева от крыльца свет зажигается лишь по большим праздникам, по случаю посещения святою отца из местной церкви или на время похорон, как два года назад, когда умерла тетя Имельда. По правде говоря, и сам дом, и окружающие его сараи постепенно разрушались, грозя похоронить под собой все живое, но теткам не было до этого никакого дела. Ничего удивительного, они-то ведь не родились здесь. Все они родились там, внизу, у дороги, где теперь остался один дядя Майки.
Анжела продолжила путь сквозь заросли дикого кумарника, осторожно ступая и стараясь не накренять поднос. Дорожка, и без того узкая, почти терялась среди разросшегося сорняка. Справа и слева, насколько видел глаз, простиралась болотистая пустошь; несколько одиноких дубов печально тянули голые ветви к луне. Чуть поодаль на фоне блекло-синего горизонта вырисовывались очертания двух холмов, схожих с лежащей на боку женщиной. "За этими холмами лежит райская долина, - расписывала маленькой Анжеле тетя Брайди. И тут же шла на попятную: - Но увидеть рай могут только очень-очень хорошие люди, почти святые". Анжела полной грудью вдохнула влажный вечерний воздух, насыщенный знакомым запахом навоза с соседней свинофермы. Сейчас приглушенный, летом этот запах был почти удушающим.
Сделав несколько шагов после поворота налево, Анжела остановилась у жилища дяди Майки - потрепанного годами дома с каменными стенами в глубоких змеистых трещинах. Окна на первом этаже были закрыты ставнями; крыльцо скрылось под сухими плетями плюща, так что в поисках дверной ручки Анжеле пришлось воспользоваться фонариком. Внутри - кромешная тьма; лунный свет не проникает, зажечь свечу дяде Майки, конечно, и в голову не пришло, а электричества этот дом не видел уже двадцать лет, с тех пор как тетя Брайди его отключила, единолично решив, что Майки и так обойдется. Ему, дескать, все равно.
Сразу от порога на второй этаж вела деревянная лестница. На скрип ступенек под ногами Анжелы сверху раздались шорох и шарканье.
- Дядя Майки, - крикнула она, - это я, Анжела! Я сегодня приехала. Несу тебе чай!
Она поднималась медленно, переступая через гнилые ступеньки, которые знала наизусть. Шарканье наверху усилилось, едва она добралась до площадки, откуда на чердак нужно было подниматься по лестнице вдвое уже первой.
- Дядя Майки! Открывай. - Чтобы осветить небольшой люк в низком потолке, ей пришлось прижать поднос к бедру.
Лязг щеколды, скрип. Крышка люка поднялась и с грохотом упала в темноту чердака. Анжела терпеливо ждала. После ее долгого отсутствия Майки всегда немного дичился.
- Это я, - негромко повторила она.
В луче света фонаря блеснули черные глаза. Удостоверившись, что это и впрямь Анжела, дядюшка освободил проход и просипел нечто невнятно-приглашающее. Первым в дверцу Анжела осторожно просунула поднос, продвинула его чуть вбок по полу чердака, после чего протиснулась и сама.
Майки навис над подносом, близоруко и придирчиво изучая вечернее угощение. Анжела направила на старика фонарь, покачала головой. Ну и лохмы пока пострижешь, ножницы несколько раз точить придется. А ногти! Так никто и не удосужился отчекрыжить эти длиннющие, витые, будто рога горного козла, спирали.
- Почему сидишь в темноте? - спросила Анжела, выискивая взглядом керосиновую лампу.
Майки вздрогнул и заморгал, когда лампа тускло осветила низкое пятиугольное помещение. Анжела пригладила склоненную косматую голову и поморщилась: вонь давно немытого тела вызвала спазм в желудке. Стоило дядюшке пошевелиться - и волны тошнотворного запаха растекались по всему чердаку.
Завтра же с утра выдраить его с ног до макушки.
- Ну? Как ты, дядя Майки?
Он вскинул голову и осклабился, продемонстрировав два ряда почерневших зубов и дырку в верхнем ряду.
- Говорят, ты опять взялся за старое? Ухмылка расползлась еще шире. Дядюшка ткнул пальцем в глиняный горшок и закхекал, довольный собой. Говорил он редко, ограничиваясь невразумительным бурчанием и междометиями, но понимал все прекрасно. Бина, помнится, рассказывала, что он и в детстве был молчуном. Ругался разве что, да и то редко, а позже и с этим покончил.
- Утром вынесу, - пообещала Анжела. - Слышишь? Я это сделаю, дядя Майки. Как положено.
По-прежнему сидя со скрещенными ногами рядом с подносом, он меланхолично жевал одной стороной рта - где, видимо, зубы покрепче. Анжела подозрительно посмотрела на него, перевела взгляд на горшок, и плечи дядюшки затряслись.
- Не вижу ничего смешного, - сказала она, подавив смешок. - С безобразиями покончено. Подумай о детях. Другой дороги к школьному автобусу нет; бедняжкам приходится идти мимо твоего дома, а тут ты! Это нечестно. Представь только, как бы ты себя чувствовал, если бы... если бы... - Она запнулась и сморщила нос, чтобы не расхохотаться. Вот был бы номер, если бы небеса разверзлись и на головы не ожидающих подобной пакости прохожих хлынули канализационные стоки.
Бедные детки, если подумать, тоже хороши. Поколение за поколением школьников дразнили Майки, глумились как могли, пока он не синел от исступления, заходясь в окне бессильным воем. Чердачное окно - вот и все, что связывало его с миром, но и эту связь бедолага практически уничтожил, когда оконное стекло его стараниями почернело от плевков вперемешку с многолетней пылью.
Майки все еще посмеивался, заново проживая свой недавний триумф.
- Ешь, не отвлекайся, - строго, но по-прежнему шепотом сказала Анжела не только окрик, но и нормальный человеческий голос на дядюшку наводил ужас. - Завтра приду пораньше, заберу поднос.
Спускалась она спиной вперед, скользя ладонью по стене, чтобы не потерять равновесия, и успела нащупать ногой площадку до того, как чердачная дверца хлопнулась на место.
- Спокойной ночи! - крикнула напоследок Анжела, не рассчитывая на ответ, которого все равно не услышала бы.
А тетки-то уже, наверное, извелись от нетерпения; стоит только через порог переступить, как возьмут в кольцо и закидают вопросами. Один из обязательных вопросов - удалось ли ей "пронять" Майки - всякий раз ставил Анжелу в тупик. Ну что тут ответить? Пронять удалось, дядюшка дико извинялся, обещался с хулиганством завязать, дерьмо вываливать исключительно в положенное место, а с понедельника начать новую жизнь и добиться кресла члена совета директоров местного банка? Опять придется сочинять более-менее правдоподобную историю, лишь бы унять теток и спать уложить. Но для начала нужно вернуться, не сломав ноги. Анжела включила фонарь и короткими шажками двинулась в обратный путь.
Одно время она не сомневалась, что сумеет-таки "пронять" дядю Майки. Как же он радовался каждому ее появлению в своей берлоге, как хлопал в ладоши, когда Анжела, в зеленой форме с красным галстуком, заскакивала к нему после школы! Она таскала ему журналы с комиксами и читала вслух, изображая в лицах каждую сценку. Случалось, и кубиком мармелада угощала, если удавалось стащить лакомство у теток, запихнув за резинку трусиков. А Майки устраивал для нее цирковые шоу, ловкими кувырками пересекая чердак из угла в угол. Как же хохотала она - до упаду. А когда настроение у Майки было неважным, взгляд стекленел, а лоб собирался в горестные морщины, Анжела пристраивала его голову у себя на коленях и тихонько гладила длинные волосы - долго-долго, пока он не забывался сном.