- Не будете ли вы так любезны, - загундосил он, стискивая окровавленный нос, - на будущее попросить вашу атаманшу не требовать от меня осмотра заднего прохода? Какого хрена ее волнует геморрой этих чертовых горемык?
- Не знаю, что и сказать, доктор, - нежно ответила Анжела. - Матушка Мэри Маргарет всегда говорит, что болезнь нужно начинать лечить изнутри, а симптомы сами исчезнут. Вы так и поступаете, верно? Только наоборот. Знаете, на вашем месте я бы приложила к носу лед. - Она повернулась к двери, не забыв подмигнуть сестре Кармел, ожесточенно посасывающей лимонный леденец. Крохотные ножки Кармел жили своей жизнью, отплясывая джигу на линолеуме приемной.
К их появлению Стив слегка остыл. Вымеривал шагами тротуар перед кабинетом, плевался и колотил себя по голому черепу, но при виде Анжелы кивнул и молча зашагал рядом. Закашлявшись, она отметила, что Стив притормозил в ожидании. Ого. У нее появился рыцарь. Приятно, что и говорить. Анжела улыбнулась парню, и ей отплатили кривоватой, неуверенной, но тоже почти улыбкой.
Как только они добрались до приюта и Стив отправился к себе, Анжела поймала сухонькую ладошку сестры Кармел. Против ее собственной воли в голосе зазвенели отчаянные нотки:
- Скажите, сестра, неужели у вас никогда не бывает сомнений?
Кармел звучно причмокнула.
- Что ты имеешь в виду, детка? - уточнила она, опуская глаза, временами светившиеся ошеломляющей проницательностью. - Призвание монахини или веру в Господа?
- Все! - выпалила Анжела и замялась. - Хотя... нет, я не о вере хотела спросить. Сама не знаю, что я имела в виду. Просто... иногда удивляюсь, отчего все люди такие разные? Что их делает такими, какие они есть? Вот доктор Голдберг, к примеру, или Стив. Или мой дядюшка Майки.
Старая монахиня в замешательстве теребила чепец.
- Вот какое дело... Не могу я тебе ответить, детка. Не знаю. О-о-о! Она просияла. - У меня есть пакетик замороженных жженых сахарков. Хочешь?
- С удовольствием, - улыбнулась Анжела. Бок о бок они пошли по длинному темному коридору.
- Думаю, Господь наш к этому руку приложил, детка.
- Да? В таком случае с чувством юмора у него все в порядке, сестра Кармел.
- И то правда. Смеется день и ночь. - Кармел лизнула клейкую сторону "святой картинки" и на-шлепнула на стену.
* * *
В маленькой часовне тишина; Анжела любила эти минуты, когда кажется, что старое здание погрузилось в сон и сами стены дышат размеренно и ровно. Сон, как и смерть, уравнивает всех. В спящих лицах самых ожесточенных из постояльцев проглядывают детские черты. Случалось, ей приходили в голову дикие мысли... сделать бы укол и продлить их сон навечно. Она могла бы поклясться, что большинство жильцов приюта были бы ей благодарны.
Тук-тук - отбивает ритм ее сердце в ночной тиши. Тук-тук-тук. Ей хотелось верить, что она одна не спит в этом большом доме. Ей хотелось насладиться одиночеством и недолгим покоем. Помолчать и подождать - вдруг вернутся детские видения и ощущение присутствия Господа?
Добрых два часа она крутилась в постели, безуспешно пытаясь заснуть, а когда смирилась наконец с бессонницей, то набросила байковый халат и спустилась в часовню. Сам воздух здесь вселял покой; вдыхая умиротворяющие ароматы ладана и воска, Анжела вновь осознавала себя Его избранницей. Сомнения исчезали. Да-да, конечно, она мечтает стать монахиней и полностью посвятить себя Господу, как Кармел. Она будет уверенными шагами идти по этому пути и не позволит себе свернуть.
Но мерзкий голосок, не дававший ей покоя днем, неожиданно ожил и среди ночи. Ты просто боишься свернуть в сторону, потому что слишком давно идешь одним и тем же путем. Кто ты такая и чем ты, в сущности, отличаешься от приютского люда? Да ничем. Ты одна из них. Точно так же прячешься под этой крышей от окружающего - страшного - мира.
Ну все, довольно. Анжела решительно задула свечу и в кромешной тьме на цыпочках заскользила по коридору. В кабинете Мэри Маргарет горел свет. Анжела поднесла к глазам часы - начало третьего, а мать-настоятельница все еще колдует над столбцами цифр приютского бюджета. На столе рядом с лампой ополовиненная бутылка "Гордонз", у правого локтя - переполненная пепельница. Далекий, но отчетливый крик с улицы заставил Мэри Маргарет вскинуть голову. Анжела вжалась в стену, ожидая разноса. Сейчас выскочит в коридор. Но нет Мэри Маргарет отточенным движением свинтила крышку с бутылки джина и снова уткнулась в свои цифры.
Ей бы в бухгалтеры пойти. С чувством собственного превосходства Анжела начала подниматься по лестнице. А еще настоятельница называется. Нет чтобы помолиться лишний раз - полночи корпит над финансами. Ха! Поучилась бы у той, кого она до монашества не допускает. Анжела даже вздохнула спокойнее. Пожалуй, теперь можно и заснуть.
Душевный подъем длился недолго: вернувшись в спальню, Анжела опять не могла найти себе места. Сбросила халат, забралась в постель и честно промаялась с полчаса, потом встала прямо на кровати, чтобы видеть себя в зеркале полностью. Стянула сзади длинную ночную рубашку и полюбовалась на фигуру, облепленную белым батистом. Совсем неплохо. Расстегнув две верхние пуговицы, приоткрыла ложбинку на груди и надула губки: "Капуччино? Пожалуй, не откажусь". Теперь повести левой бровью на манер доктора Голдберга: "О нет, никаких пирожных. Берегу фигуру. О, вы мне вывернули руку. Так уж и быть, один маленький эклер".
Она спрыгнула с кровати и красным карандашом намалевала губы кокетливым бантиком. Отлично. Теперь подчеркнем глаза - черный карандаш сработал вместо обводки. Ну не останавливаться же на полпути; крохотная черная родинка будет очень пикантно смотреться на щеке. "Ах, какой чудесный здесь кофе. Просто чудесный, вы со мной согласны?" Стоп. Хватит. Был бы хоть кусок "Люкса" под рукой. Кстати, о мыле. Замечательные мыльца в музее продают; нужно было и себе парочку купить. Почему, собственно, нужно было? Пойдет и купит. Решено. В следующую же среду еще раз сходит в музей, и если этот Роберт совершенно случайно опять будет рассказывать про викторианцев, то ровным счетом ничего плохого не произойдет, если она немножко послушает. А кофе - отставить.
Пригревшись под одеялами, она, может быть, и уснула бы, да грудь взбунтовалась. И ныла, и ныла, взвивая складки ночной рубашки в жажде ласки.
Дверь без стука, но с треском распахнулась, и на пороге, будто два ветхих, разбитых ревматизмом призрака, возникли сестры Кармел и Оливер во фланелевых рубашках. Пушок на их головах стоял, дыбом.
- Скорей, сестра, - простонала Кармел. Анжела спрыгнула с кровати:
- Что?!
На лестничной площадке сестра Кармел остановилась отдышаться.
- Я его из окна увидела. Стоял на улице, у женского приюта, и вопил... спаси Господи его душу... рычал, задрав голову. Уж не знаю, как ему удалось выбраться. Из окна, должно быть, выпрыгнул.
- Кто? Умоляю, сестра: еще раз, и помедленнее. Кто рычал у женского приюта?
- Мальчик наш, Стив. Ужасно расстроился. Потом вернулся, не знаю как, а теперь воет. Очень громко. Всех на ноги поднял. Нам с ним не справиться.
- Матушку позвали?
- Я думала, она уже дома. Сейчас побегу за ней.
- Не спешите. Я сама. - В тоне Анжелы уверенности было куда больше, чем в душе.
Бурлил уже весь этаж, где находилась клетушка Стива. Бездомный народ скулил, задирал соседей или бессмысленно метался по коридору. Джордж-доктор умудрился втиснуться в узкий пенал буфета и оттуда призывал записываться в очередь на чайник.
Анжела хлопнула в ладоши, повторяя выученный наизусть жест Мэри Маргарет. Джимми по прозвищу Зубастик, местный старожил, обычно готовый прийти на помощь сестрам, куда-то испарился.
Из закутка Стива неслись леденящие душу звуки. Вдохнув поглубже, Анжела решительно отдернула штору. Парень ревел как медведь-шатун, то колотя по голове кулаками, то сокрушая головой стену. Левый глаз был залит кровью, и с каждым новым ударом стена, пол и даже потолок все сильнее темнели от бурых капель.