- Ну.
- Ладно, иди. И тебе, и мне будет спокойней.
Он затянулся в последний раз, растер окурок ботинком, еще раз глянул на соседнюю дверь - и скрылся за своей.
Послушался. Анжела радовалась этому всю дорогу до музея. В метро трудно поверить - ни разу даже не озаботилась несчастной судьбой кого-нибудь из соседей по вагону. С легким сердцем погулила младенцу, сидевшему на руках у матери. Младенцев она никогда не пропускала. Каждый хорош на свой лад. У этого глаза раскосые, под тяжелыми веками; можно подумать, будто спит, но нет - зрачки так и бегают из стороны в сторону. Едва наметившиеся бровки дрогнули и вернулись на место. Нижняя губа - пухлая, цвета гранатовых зернышек - капризно оттопырилась. Кокетка. Младенцев-девчушек Анжела звала кокетками, мальчики в ее глазах все как один были похожи на Фрэнка Синатру.
Наградой ей была ленивая беззубая улыбка. Мать тоже улыбнулась краешком рта, мельком глянув на безымянный палец Анжелы - замужем или нет?
Шагая к Кромвель-роуд, Анжела то и дело с удовольствием позвякивала фунтовыми монетами в правом кармане. Левый карман с десятипен-совиками, изрядно полегчавший по дороге, всегда предназначался для милостыни.
План похода она составила заранее: первым делом - в киоск, за мыльцами. Затем, если захочет, пробежится по залам - наверстать упущенное в прошлый раз. Возможно, выпьет в кафе чашку чаю. Возможно, и буклетов купит - теперь для себя, а не для мамы.
План был хорош, но ноги сами понесли ее от входа прямиком в зал Европы и Америки, а сердце подпрыгнуло при виде полутора десятков зрителей, окруживших гида. Должно быть, та же самая лекция. Шепотом извиняясь, она пробралась в первый ряд. Лекция та же самая. Лектор другой. Черноволосая женщина громко вещала что-то об обеденных сервизах середины девятнадцатого века. Анжела разочарованно сгорбилась. Хотела было ретироваться, но экскурсовод отметила ее появление улыбкой, после чего уйти было свинством. Пришлось остаться до конца лекции - поразительно нудной. И вполовину не столь интересной, как в прошлый раз.
В парадной гостиной Анжела с трудом сдерживала зевки. В сервировочной сосредоточенно моргала, демонстрируя интерес к выложенным плиткой стенам и потолку. Но в комнате Уильяма Морриса случилось непоправимое: она не просто заснула стоя, но и всхрапнуть умудрилась. Громко и отчетливо, без надежды превратить носовой звук в кашель. Черноволосая лекторша кисло улыбнулась. Анжела спрятала лицо в ладонях, чтобы охладить пылающие щеки.
Отмучившись, она подошла к знакомому Христу на ослике. Теперь куда? В киоск? Сдались ей эти фигурные мыльца. Лучше на обратном пути заглянуть в аптеку Бута и купить обычного. Ничуть не хуже, зато в два раза дешевле. Буклеты? У нее их и так полно, а читать некогда. Только и остается, что выпить чаю. Анжела вздохнула. Прощай, капуччино. Адьё, чао, арривидерчи.
Скатертью дорожка.
Анжела развернулась на сто восемьдесят градусов и наткнулась на Роберта. Счастье еще, что он успел схватить ее за плечи и удержать на ногах.
- Анжела, - сказал он тихо. - Вы все-таки пришли.
- Роберт!
- Я ждал вас в прошлую среду.
- Мне пришлось слетать домой, в Ирландию. Дядя Майки чудил.
- Но он в порядке?
- Все отлично.
- Рад это слышать.
Чувствуя, как снова загораются щеки, Анжела неловко подпрыгивала на месте. Почему он так смотрит? Будто рентгеном просвечивает. Не то чтобы неприятно, но вроде голая стоишь. Она опустила глаза - проверить, не испарилась ли одежда.
- У вас сейчас лекция?
- Нет. Честно говоря, сегодня у меня выходной. Я заглянул просто на всякий случай - вдруг вы появитесь. Простите, наверное, я не должен был так говорить. Поверьте, у меня и в мыслях не было...
- Ну что вы, я вовсе не... - Анжела потерла нос, подергала мочки ушей и уставилась на ноги. О чем говорить? Как это сказать? Слова застревали в горле, того и гляди подавишься. Да и он, похоже, не специалист в этом деле.
- Я хотел просить вас об одолжении, Анжела, - медленно, с натугой выговаривая каждое слово, сказал Роберт. - Мне это нелегко, поверьте. Знаю, что не должен обращаться с такой просьбой к малознакомому человеку, но...
- О чем речь? - прервала его Анжела.
- М-м-м... Может, пойдем куда-нибудь? Здесь люди, не очень удобно... Вы сейчас свободны?
Анжела посмотрела на часы. Обещала ведь пораньше вернуться. - Да.
- Отлично. Я знаю один кафетерий неподалеку...
- Секунду. - Она вдохнула поглубже для храбрости. - Пожалуй, будет лучше, если я сразу... Мне нужно кое в чем признаться, Роберт.
- Вот как?
- Да. - Анжела зажмурилась. - Я ненавижу кофе!
- А чай?
- Чай люблю.
- Я тоже. Сам не знаю, почему заговорил о кофе. Лучше звучит, наверное. Основательнее, я бы сказал.
- Ну, во мне-то вы точно ничего основательного не найдете. - Анжела рассмеялась, прикрыв ладонью рот, - и поперхнулась под напряженным взглядом Роберта. Если он вздумает возражать, ей останется только броситься под колеса поезда.
Возражать он не стал. Усмехнулся застенчиво и легко опустил ладонь ей на талию.
- Чай так чай. - Он даже не добавил "на двоих", благослови его Господь. Рельсы метро поплыли перед глазами Анжелы, уступая место чашкам, блюдцам, чайным ложкам и гигантскому куску мыла "Люкс" с торчащим из середины кухонным ножом.
Глава седьмая
Неловкое молчание за их столиком компенсировалось шумом за соседним. Анжела нервничала, прихлебывая чай, - Роберт слышал, как она постукивает кончиком ботинка об пол. Она изо всех сил старалась не смотреть на спорящую пару. Между бровями легла и задержалась озабоченная морщинка.
- Она сейчас заплачет, - свистящим шепотом сказала Анжела. - Боже, только не это.
Секунда - и соседка действительно разразилась тоскливыми рыданиями. Ее спутник покрутил головой, поежился смущенно и принялся забрасывать в рот куски с тарелки. Чем громче рыдала его спутница, тем быстрее он запихивал в себя еду, словно затыкал рот ей, а не себе. Подавив смешок, Роберт перевел взгляд на Анжелу. Той было не до веселья. Большие серые глаза излучали сочувствие. Парочка уже привлекла к себе внимание всего зала; посетители следили за развитием событий. Зрелище, конечно, не из самых приятных, и все же у Роберта губы разъезжались при каждом взгляде на едока. Пришлось даже отвернуться и разыграть приступ кашля. Анжела смотрела не отрываясь, зрачки ее пульсировали в такт рыданиям.
- Что нам делать? - не разжимая губ, прошипела она.
- Делать? Нам? А что мы можем сделать?
- Не знаю. Но у нее истерика. Кто-то должен что-то сделать.
- Не вижу, чем мы тут сумеем помочь.
Роберт постарался изобразить сочувствие, которого, по правде говоря, не испытывал. Какого черта эти двое устроили сцену на глазах у всего кафе? Ему хотелось, чтобы женщина прекратила наконец завывать. Зачем ей понадобилось это шоу? Ее сотрапезник тоже в порядке - вместо того чтобы успокоить или просто уволочь ее из кафе, он лихорадочно ест. Жратву глотает, как автомат монеты. Однако Анжела с ним явно не согласилась бы. Сидит как на иголках, всем телом нацелившись на соседний столик. Лицо, словно зеркало в форме сердечка, отражает горе рыдающей бабы; пальцы выстукивают дробь на подбородке, кончик языка то и дело облизывает пересохшие губы, и тогда становится виден ровный ряд мелких белых зубов. Чем-то напоминает настороженную породистую кошку... Нужно попробовать передать это выражение на бумаге. Роберт очнулся от своих мыслей, наткнувшись на острый взгляд Анжелы.
- Нет, в самом деле. Мы ничем не можем помочь. Вмешаемся - только хуже будет.
Поздно. Анжела уже стояла у соседнего столика, сжимая в руке пачку бумажных носовых платков.
Роберт закрыл глаза. Теперь скандал обеспечен, как и его участие в безобразной сцене. Земля разверзлась бы, что ли. Потолок бы рухнул. Сойдет и авария с электричеством. Он открыл глаза, схватил чайник и до краев наполнил чашку Анжелы.
Прочистил горло, оттягивая страшный момент, - и только тогда посмотрел на соседей.
Устроившись на свободном стуле рядом с рыдавшей женщиной, Анжела подсовывала ей очередной платок. Истерика иссякла. Посетители вернулись к своим чашкам, тарелкам, пирожным. Едок - явно довольный тем, что больше не надо запихивать в рот все подряд, - буркнул что-то о послеродовой депрессии и замолчал. Наклонившись к молодой женщине, Анжела что-то шептала ей на ухо. Ее хрупкое тело буквально излучало энергию. Роберт смотрел во все глаза. Треугольное личико сияет внутренним светом; тонкие пальцы летают, не прикасаясь к женщине, но все равно успокаивая. Роберту стало стыдно за свой недавний смех. Подобные сцены, где обнажаются чувства, всегда вызывали в нем либо хохот, либо мучительное желание сбежать. Анжела сотворила невообразимое - непрошено нырнула в чужую жизнь, для большинства людей акт непростительный, но достойный восхищения.