Всхлипнув еще пару раз, молодая женщина бледно улыбнулась и кивнула Анжеле. Ее спутник попросил счет.
- Смелый поступок, - сказал Роберт, когда Анжела вернулась.
- Смелый? - Она выглядела удивленной. Взяла переполненную чашку, чай выплеснулся на блюдце.
Прикидывается, решил Роберт. Не может она не понимать. Скандальная пара рука об руку двинулась к выходу, по дороге застенчиво махнув Анжеле. Она кивнула в ответ и наклонилась через стол к Роберту, как заговорщик, готовый выдать государственную тайну:
- Представляете, у них родился малыш. Очень долго не было, и вот. Она думала, что будет на седьмом небе от счастья, но не получается. Бедная. Нет, она, конечно, любит ребенка, но жизнь, говорит, стала черной. Вернее, серой. Бесцветной. И муж страдает. Ему кажется, что она его ненавидит. Грустная история, правда? Нет повести печальнее на свете, да? - Она снова взялась за чашку, и снова чай выплеснулся на блюдце.
Есть. Масса историй куда печальнее этой. У женщины родился желанный ребенок, а она оплакивает в ресторане потухшие краски жизни. Вот горе. Гормоны разыгрались - да, но это явление временное. Есть о чем рыдать? Нет. Есть на что тратить драгоценные минуты свидания с Анжелой? Нет. С другой стороны, чем оно драгоценно, это свидание? Сердце у девушки доброе, сомнений нет. И человек она достойный. Но уж слишком жалостлива. Возможно, ирландская кровь виновата; возможно, женская слабость. Главное, что мужчине из плоти и крови все это ни к чему. Разве что он твердо решил в нее влюбиться. Но ведь это не так. Портрет написать - может быть, да и то вряд ли. Именно. Перехотел, как говорится. Рисовать разучился. Какого черта он сидит в этой забегаловке, вместо того чтобы бездельничать в собственной гостиной перед телевизором? Бездельничать. Не рисовать. И не сострадать сомнительным горестям незнакомых людей. И не следить за пульсацией громадных зрачков Анжелы.
- Вы говорили об одолжении, - напомнила она.
- Об одолжении... - Роберт тянул время. Сверился с часами, опустошил чашку. - Видите ли, я, кажется, передумал. Идея не из самых...
- Так нечестно. Теперь я умру от любопытства.
- Простите. Мне не стоило и упоминать об этом.
- Ну что ж.
Она так отчаянно пыталась скрыть разочарование, что Роберт был готов разодрать себе ногтями грудь, вытащить сердце и шлепнуть на стол. Анжела увидела бы, что это за ничтожная штуковина, и ушла бы себе. И ей не пришлось бы так терзаться. Легкость и уверенность, которыми она лучилась за соседним столиком, исчезли, вновь сменившись дергаными, судорожными жестами. Роберт еще раз посмотрел на часы:
- Музей еще открыт. Хотите, буду вашим гидом?
- О-о-о, с удовольствием. - Зрачки еще больше расширились.
- А что бы вы хотели увидеть?
- Не знаю. Что покажете.
- Ну хоть подскажите.
- Нет. Покажите все, что нравится вам.
- Ладно.
Роберт улыбнулся. Начало положено, а там посмотрим. Он вытащил бумажник. Анжела, отчаянно покраснев, выуживала из карманов монеты.
- Позвольте мне, - пробормотал он. - В конце концов, это всего лишь чай.
- Как по-вашему, сколько это может стоить? - Дрожащие пальцы Анжелы выложили на салфетку столбик десятипенсовиков и три монетки по одному фунту.
Вообще-то эти три фунта - на фигурные мыльца, которые в музейном киоске продаются, но если десятипенсовиков не хватит, то и не беда, в другой раз можно купить.
Из ее жалобного лепета Роберту стало ясно: во-первых, расплачиваться она привыкла сама и иного варианта не представляет; во-вторых, столбики монет составляют всю ее наличность на данный момент; в-третьих, она понятия не имеет, сколько стоит чашка чая в лондонском кафе. Из какой галактики явилась эта девушка? Торопливо выдергивая банкноту, он не заметил, как из бумажника что-то выскользнуло и спланировало на пол. Анжела нагнулась за картонным квадратиком, скользнула по нему взглядом и протянула Роберту снимок Тэмми и Несси.
- Хорошенькие.
- Да. Милые девочки.
Дети близких приятелей. Старшая - моя крестница. Я их обожаю. Он бы произнес все это вслух, если бы не подоспевший официант. Анжела, пытаясь заплатить первой, задела свои монетные сооружения, и мелочь разлетелась во все стороны. Роберт сунул деньги официанту и бросился ей на помощь. В четыре руки они собрали, сколько сумели найти. Пунцовая от смущения, Анжела прятала глаза и безостановочно извинялась, а сердце Роберта ныло от жалости.
Выскочив за дверь, оба полной грудью набрали сырой майский воздух. Анжела первой двинулась по улице, Роберт зашагал рядом, приноравливаясь к ее особенной походке. В подземке она сыпала десятипенсовиками, не пропустив ни одного нищего. Привычно раздавала, но как-то потерянно. Расстроилась, наверное, что монеты пришлось совать в карманы россыпью, а не аккуратно стянутым столбиком. Инопланетянка, вновь подумал Роберт. Или рисуется? Нет, вряд ли. Во-первых, ни его, ни чья-либо еще реакция ее нисколько не интересует, а во-вторых, она ведь вела себя так же и в тот раз, когда не догадывалась о его присутствии. Остается одно - поверить, что столкнулся с редким случаем истинного милосердия.
Пропустив ее в зал Средневековья, Роберт не выдержал:
- Простите за любопытство, Анжела. Вы всегда так делаете? Подаете всем нищим подряд?
Она сосредоточенно поджала губы.
- Наверное.
- Не понимаю. - Роберт стер с века несуществующую соринку. - Зачем?
- Что "зачем"? - Анжела остановилась, будто на стену налетела; оглянулась на Роберта - куда дальше?
- Зачем все это... Деньги... нищие?..
Серый взгляд метался от мозаичного пола к потолку и обратно. Анжела пожала плечами.
- Как это? - Еще один недоуменный жест плечами. - А вы разве не?..
- Боюсь, что нет. Под Рождество - и только. Роберт напряг все чувства в попытке уловить холодок презрения или фальшивого благочестия. Ни намека. С тем же успехом они могли обсуждать, скажем, кто каким фруктам отдает предпочтение. Роберт подождал немного в полной уверенности, что комментария не миновать. Ну должна она, должна намекнуть на свое моральное превосходство. Но Анжела просто терпеливо ждала обещанной экскурсии.
- Сюда, - наконец сказал Роберт и зашагал, с удовольствием прислушиваясь к быстрому перестуку ее ботинок.
Первым делом он показал ей Плательный зал - женщине, решил, должно быть любопытно взглянуть на одежду прежних времен, и оказался прав. Анжела до того увлеклась изучением шедевров портняжного искусства начала восемнадцатого века, что он с трудом оттянул ее от витрин. Изменение тенденций моды на протяжении веков она пропустила мимо ушей, зато от вышивки на одной из королевских мантий пришла в экстаз. "Когда я была маленькой, мы с мамой расшивали свадебные платья", - объяснила Анжела. Пока они поднимались на второй этаж, где выставлено Большое Уэрское ложе, Роберт попытался поднять тему ее тетушек и дяди Майки с чердака.
- Господи, - ахнула Анжела, - какая громадная! - Затаив дыхание, она выслушала рассказ Роберта о том, как кровать сделали по заказу для постоялого двора в Уэре, что в графстве Харфордшир, чтобы привлечь клиентов, направлявшихся в Лондон или из него.
- Эта гигантская кровать упомянута в "Двенадцатой ночи" Шекспира, добавил он. - Так вы говорите, дядя Майки...
- Никогда не видела такой резьбы, - ответила она. - Сколько труда, сколько часов напряженной работы. А я-то думала, что труднее вышивки свадебных платьев ничего не бывает.