— Именно! Вот ты, Федя, неплохой психолог, но тебе не приходит в голову манипулировать людьми, просто в силу того, что ты считаешь это чем-то неприемлемым для себя.
— Хм, наверно, ты прав, — как бы пробуя на вкус эту мысль, проговорил Федька. — Но не кажется ли тебе, что наши современные «рабы» просто задавят «слабых»? Их тотально пытаются обратить в сильных рабов. Посмотрите вокруг — насилие возведено в культ, им пичкают детей с утра до вечера под видом развлечений. А государство напоминает какой-то вертеп бюрократов. Сплошь провозглашаются красивые лозунги, но действия и результаты противоположны этим заявлениям.
— Да, «раб» всегда прав, как право его государство, чиновники, церковь — все они не слышат и не видят окружающих людей, сражаясь за свою правду. Для них не существует других мнений, других правд или истин. И пока что это наша действительность, — совсем расстроенно прошептала Люся.
— Ладно, давайте о чем-нибудь более веселом поговорим, — мне стало стыдно, что я испортил настроение девушкам, хотя я был самым бессовестным образом рад, что нашел глубоко понимающих меня людей совсем у себя под боком. И чего, спрашивается, бегал по улицам и народ смущал? Но надо было срочно менять тему беседы, и я «вдруг» вспомнил свои приключения в больнице. — Люся, я забыл тебя еще раз поблагодарить за спасение…
— Да не за что! Все равно тебя далеко бы не увезли, — улыбнулась девушка, видимо вспоминая мои причитания.
— Я помню, как ты вошла к нам в клетку, как строгий ангел в белом халате: всех рассудила и всем помогла… Слушай, а что с этим парнем? Выглядел он неважно… — вдруг мои мысли набрели на моего несчастного «сокамерника», и разговор покатился по новым рельсам…
Когда уже стало темнеть за окном я, возвращаясь с кухни с очередной порцией закусок, застал Люсю одну в комнате. Она стояла с бокалом в руках и задумчиво смотрела в окно, где унылый пейзаж нашего на двоих с Женькой района медленно погружался в сумерки вечера.
— А куда остальные подевались? — не задумываясь, спросил я и поставил на столик тарелки с сыром и оливками.
— Они в другую комнату пошушукаться ушли, — улыбнулась девушка и вдруг замерла, слегка напрягшись.
Я каким-то шестым чувством понял, что она хочет что-то сказать мне, но то ли стесняется, то ли боится. И все-таки, не будь я ушлым ангелом, если бы не мог разговорить девушку! Понимая, что ее легко спугнуть, я с самым скучающим видом взял бутылку с вином, немного плеснул себе, сделал выразительный жест с бокалом Люсе. Подучив отрицательный кивок, подошел к девушке и, равнодушно глядя в окно, встал в полуметре от нее, чтобы внимательно «изучать» старый, наполовину засохший тополь прямо напротив окна. На самом деле под прикрытием Женькиного тела сидел внимательный разведчик, который боковым зрением пытался отследить все действия девушки…
Немая психологическая обработка собеседницы удалась с блеском, и она все-таки решилась высказать свои сокровенные мысли:
— Слушай Жень, ты уж меня прости, что я тогда, в клубе… так грубо тебя оттолкнула… Ты же ведь совсем не такой… ты наверно, просто выпил лишнего. Я чувствую: ты добрый и внимательный…
Как я хотел услышать такие слова от нее! Настало самое время расслабиться, как мартовскому коту, и получить полное удовольствие. Но меня вдруг словно молнией прошибла одна ужасная мысль: «Что же я творю?! Ведь, максимум, на что у меня есть время и право — это на легкий необременительный флирт» — я сам себе был противен: «Такая девушка унижается передо мной! Она же через все свое достоинство переступает. А я? Тоже, нашелся ангел: преступно пользуюсь своими астральными способностями. Где уж тут бедной девушке устоять!»
Я зажмурил глаза, продолжая стоять лицом к окну и лихорадочно ища выход из положения: «Она же, кажется, по полной программе в меня втрескалась. Нужно сейчас же изменить ее мнение обо мне!» Но нахамить девушке я не мог — ангел ведь все же. Да и нравилась она мне, чего уж скрывать. Слишком нравилась — слишком, для того чтобы побаловаться и бросить… Я вдруг заметил, что она, не дождавшись моего ответа, разочарованно вздохнула и двинулась от окна. Мне ничего не оставалось делать, как взять ее за руку. Больше времени на придумывания вранья у меня не было и я стал говорить все, что лезло на язык:
— Люсенька, прости! Ты не так меня поняла. Ты мне очень нравишься, и тогда я наверное был пьян. И я бы посчитал великим счастьем стать ближе тебе. Но дело в том, что мне нельзя заводить серьезных отношений, — увидев промелькнувшую боль в красивых темных глазах, я поспешил объяснить. — Нет, не подумай, у меня никого нет. Но, к сожалению, никого и не будет, и не может быть…
— Я не поняла. Ты что, уезжаешь куда-то надолго? — Люся пыталась вникнуть в смысл моей тарабарщины.
— Ну да, вроде этого. Я просто боюсь, что скоро расстанусь с тобой, и мы больше никогда не увидимся и было бы нечестно сейчас… — я совсем сник на полуслове, не зная как объяснить девушке свою ситуацию. Не мог же я ей сказать, что я вовсе не тот, за кого она меня принимает.
Но оказалось, что иногда женщине и не надо ничего объяснять — она сама все поймет сердцем гораздо лучше, чем ушами. Люся внимательно смотрела мне в глаза, затем молча обняла за шею и осторожно поцеловала в губы. Потом отодвинулась и, грустно улыбнувшись, шепнула:
— Прости, но это тебе позволено сделать? Я, наверное, глупо поступаю, но что-то в тебе есть такое, чему невозможно сопротивляться. Мне с тобой просто до ужаса хорошо. Но не волнуйся, больше ничего не будет.
Я стоял пнем, медленно отходя от шока. Впервые меня поцеловала земная женщина, да еще какая! На моих, вернее, Женькиных губах все еще таяло ощущение легкого и прекрасного прикосновения.
— Спасибо, Люся, — только и сумел я выдавить из себя. Она заметила, что у меня в зобу дыханье сперло, и поэтому не обиделась на мое косноязычие, а только еще раз улыбнувшись, отошла к столику с вином и закусками…
Спустя еще некоторое время девушки засобирались по домам, и Федька вызвал такси, по-джентельменски заплатив водиле вперед.
— Ну что, выяснил для себя, что хотел? — спросил он, позевывая и провожая взглядом машину.
— Выяснил — ответил я кисло и вспомнил. — А чего ты с девушками не поехал?
— Нет уж, ты мне обещал расколоться насчет своих ангельских дел, так давай, колись, орех небесный! А с Катюшей мы свои дела всегда обсудить успеем! — хитро подмигнул Федька и потащил меня обратно домой.
Уже дома, налив себе полный бокал вина, я, как говорится, утопил в нем свое горе и начал признание:
— Эх, Федя! Ничего у меня на Земле не получилось! По всем статьям облом!
— Эт ты не передергивай! — подбодрил меня кудрявый физик. — Главную задачу ты все же умудрился выполнить, правда, не без нашей помощи…
— Ты про сохранность Жениного тела? Тогда да, но не забывай, что еще неделю-другую надо продержаться, пока он с Сэйлара выберется. Но все мои задумки и начинания пошли коту под хвост. Даже с Люсей…
— А что с Люсей? — не дошло до Федьки.
— Да вот почувствовал себя такой свиньей, что самому противно. Понимаешь, я девушку в себя влюбил, а сам в кусты.
— Нет, не понимаю. Почему в кусты?
— А ты прикинь. Она девушка серьезная и если уж она чуть не в любви мне признается, то что же мне остается делать?
— Но ты же, кажется об этом и мечтал?
— Мечтал-то, мечтал, но не так же серьезно — мне ж это тело сдавать через две недели! А что я ей скажу? Вот и пришлось отказать…
— То-то я гляжу, она какая-то грустная была, — дошло, наконец, до приятеля.
— Да уж, будешь тут грустным. И мне прямо тошно. Даже и не думал, что у вас тут так все сложно, — невесело признался я и вспомнил нашу общую беседу. — А ведь она умница, сразу поняла, о чем я речь завел, когда про «слабых» и «рабов» болтал. Какое у нее тонкое ощущение свободы — как она сказала: «мне обидно». Понимаешь, это самое верное ощущение. Мне тоже обидно, что у вас все возможности к свободной и спокойной жизни, нет только чего-то основного…
— Чего? — удивленно спросил Федька.