— Вы клянетесь, что не допустите расправы с беглецами из гетто? — ее голос был полон тревоги и страха. Она сама не понимала до конца, как смогла довериться Мельбургу. Что в нем так располагало, не давая усомниться в том, что он говорит правду? Ей казалось, что она уже видела когда-то его глаза, может быть в том запретном сне, а может быть еще раньше, на полотнах старинных мастеров, которые еще до войны рассматривала в иллюстрированных энциклопедиях местной библиотеки. Так или иначе, она доверила ему жизнь нескольких десятков людей, среди которых были дети и старики.
— Здесь полно боеприпасов! Хватит, чтобы расправиться с несколькими сотнями оккупантов. Но я думаю, что этот склад не единственный. Сопротивление не пострадает от того, что он будет уничтожен. Его уже не остановить. Европа поднимается, чтобы сбросить с себя чумное бремя. Я клянусь, что ваши друзья, скрывающиеся в лесу, останутся в живых. — Уильям внимательно смотрел на сосредоточенное лицо Виктории, в котором все еще читалось недоверие и страх.
— После своей операции, мы хотели добраться до ближайшего партизанского отряда и помогать им. Но все пошло не так, как мы планировали… — тяжело выдохнула она.
— К сожалению, у жизни на все свои планы, Виктория. Иногда нам приходится это осознавать, но только порой бывает слишком поздно. — он посмотрел куда-то вдаль, обратившись к каким-то, известным только ему воспоминаниям. Очнувшись от своего секундного раздумья, он произнес — Лучше поскорее уйти отсюда, чтобы не столкнуться с теми, кому принадлежит склад. Если вам это не удалось, то совсем не означает, что сейчас будет то же самое.
Снова лабиринт узких лазов и коридоров, снова тьма и вот они на поверхности.
Виктория с беспокойством смотрела на Мельбурга. Сейчас она узнает, не напрасно ли поставила на карту свою жизнь и жизни других людей. Сердце бешено забилось в груди, ожидая, что будет дальше.
Увидев ее волнение, то, как она сжала кулаки, до такой степени, что побелели костяшки, как тревожно закусила губу, стараясь сдержать эмоции, Уильям произнес:
— Что же, наша сделка состоялась, Виктория. Вы свободны. Теперь вам нужно поскорее добраться до своих. Через несколько часов я приеду сюда с отрядом солдат, чтобы ликвидировать склад. А ваша жизнь уже никого не будет интересовать. Официально вы будете уничтожены.
Она смотрела на него, не в силах поверить в только что сказанное им. Но ведь это, черт возьми, очень опасно. Он увез заключенную, диверсантку, а обратно вернется без нее. По правде говоря, ей незачем было тревожиться за него, ведь она была свободна и могла сообщить своим товарищам об опасности, увести их подальше от этого места. Однако вопрос сорвался у нее с языка, словно сам собой:
— Как же вы объясните мое исчезновение?
— В рапорте будет указано, что вы сообщили нужную информацию, указав место, где спрятаны боеприпасы, а затем попытались бежать. Я застрелил вас на месте и оставил в лесу.
Виктория почувствовала, как холодеют ее руки, в горле пересохло. Она едва услышала себя:
— А мое тело…
— Рейх захлебывается в крови. Вы наверно знаете о тех эшелонах, в которых тысячи людей отправляют как скот на бойню — он на секунду потерял самообладание, сейчас было видно, что он не сдерживает эмоции, как обычно, надев маску обергруппенфюрера. Теперь она видела другого человека, которому пришлось многое пережить. — Это мелочи для них, в такое время, к тому же у меня хорошая репутация.
В прозрачном осеннем воздухе повисло молчание. Тяжело вздохнув, собравшись с мыслями, он сказал, посмотрев ей в глаза, с грустной полуулыбкой:
— Возможно, мы с вами никогда больше не увидимся, Виктория… Но я надеюсь, что когда эта война закончится, вы обязательно будете счастливы. Пообещайте мне это.
В его голосе была нескрываемая, пронзительная боль, прозрачная зелень в глазах стала холодной, как осенняя ночь. Ей вдруг захотелось подойти к нему ближе, дотронуться до этих высоких точеных скул, тонкой линии губ. Она смотрела на него так, как будто старалась забрать с собой этот миг полного и неожиданного доверия между ними. Тихо, почти шепотом она попросила:
— Знаю, что это неуместно, …но я хочу знать… хочу помнить ваше имя.
Он вздрогнул от этой внезапной просьбы и, после непродолжительного молчания, неожиданно севшим голосом, впервые за много лет, произнес:
— Уильям…
— Я никогда не забуду… Уильям, — также тихо повторила она. И звук его имени, произнесенный ею, показался ему совершенной мелодией, за которую он мог бы тысячи раз отдать свою жизнь.