— Ты меня не узнаешь Виктория? Посмотри, как я изменился, хорошо посмотри, что они со мной сделали, — он горько и зло усмехнулся, — Если бы я не помнил ту девочку с соседней улицы, которая когда-то убегала вместе со мной с уроков, пряталась в сырых подземельях, я бы послал за тобой своих людей. И они бы не стали так мило разговаривать. Но я хочу знать, как ты могла предать нас всех, почему? Ну же, не молчи! Скажи что-нибудь!
Она не могла поверить, не понимала, о чем он говорит, не могла найти силы, чтобы сказать что-либо в ответ. По ее щекам текли слезы, она задыхалась в нервных спазмах, согнулась словно от боли, судорожно обхватив себя руками, пытаясь удержать рвущееся сердце.
— Когда я увидел Мельбурга в Нанси, — хладнокровно продолжил ее собеседник, глазам не поверил. Его же все считали убитым. Я долго гадал, что привело его к нам обратно, пока мне не доложили, что в гостинице им интересовалась какая-то девушка. Ты хоть представляешь, что я почувствовал, узнав тебя по описанию, увидев твой почерк в той чертовой записке?!
— Почему все это время ты не давал знать о себе Марк! — еле выговорила она.
— Да потому, что теперь я в среди тех, кто идет по следу нацистский тварей, таких, как твой Мельбург, которые не должны жить! — глаза Марка горели почти фанатичным страшным огнем, когда-то прекрасное лицо теперь было похоже на жестокую грубую маску, изготовленную многолетними страданиями и болью. Ей вдруг захотелось подойти и дотронуться до его дрожащей руки, выдававшую то волнение, которое он пытался скрыть.
До Виктории, наконец дошел весь смысл его обвинений. Для Марка, которому удалось выжить в застенках СС, Уильям был скрывающимся военным преступником, которого нужно было выследить и наказать. Это его голос она слышала на улице вчера вечером. Она не знала, кем были его единомышленники и сообщники и в чьих интересах действовали, но много раз читала о громких разоблачениях бывших офицеров СС, время от времени появлявшихся в газетах.
— Вы его задержали? — вдруг спросила Виктория, ожидая услышать самое страшное.
— Еще нет, но ты нам в этом поможешь! И может быть, мне даже удастся тебя простить.
— Как вы меня нашли?
— Это было не сложно. Не стоит давать подобные поручения детям. Они слишком доверчивы.
Вдруг он резко подошел к ней, порывисто схватив за тонкие запястья, приблизив к ней свое стянутое шрамами лицо с пылающими углями почти черных глаз:
— Расскажи мне, почему ты выбрала его?! Почему ты?! Сам Господь не создал бы более чистого, более светлого ангела, чем ты была для меня когда-то. Знаешь, о чем я думал, когда меня медленно убивали, когда я умирал сотни раз... я думал о тебе!
Виктория всегда считала, что мужчины, испытавшие столько лишений и боли, не плачут, но сейчас она видела, как соленая влага дрожала на веках Марка, готовая перелиться через край на израненные щеки.
Она осознала, что бежать ей некуда. Вся она сейчас была во власти человека, так хорошо знакомого ей и в то же время страшного в своем праведном гневе. И ей не за что было упрекнуть его. Он имел право на это, как и все те, кто потерял самое дорогое в жизни, из-за чьих-то омерзительных убеждений. Тысячи душ, тысячи испепеленных в крематориях тел, слезы, кровь и боль. Все это нестерпимо ярко проступало в обращенных на нее горящих глазах Марка.
— Я знаю, что ты не поверишь мне, даже если я поклянусь памятью своей матери и брата, — проглатывая слезы, сказала Виктория, — и знаю что сама бы не поверила на твоем месте, но нациста Вильхельма Мельбурга никогда не существовало, под этим именем скрывался совсем другой человек!
Искаженное болью лицо по-прежнему было рядом, голос оттененный металлом, говорил твердо и убедительно:
— Виктория ты не понимаешь, с кем связалась! Кому ты поверила! Забудь о том, что он говорил тебе. Такие как он всегда имеют несколько легенд, чтобы уйти от правосудия. Ты хоть знаешь, сколько невинных людей было отправлено на смерть по его приказу? Скольких он замучил в тех камерах, с которыми ты знакома не понаслышке? Он лишь воспользовался твоей наивностью. На самом деле, его руки по локоть в крови!
У Виктории почти не осталось сил, чтобы дышать и понимать что-либо. Страшные слова когда-то близкого друга посеяли в душе зерна тревоги и сомнений, которые уже прорывались острыми колосьями в ее воспаленный мозг. Надо было признать — она ничего толком не знает об Уильяме, доверяя лишь своему чувству. Но что, если лишь отчаянная любовь к ней, была его единственным оправданием , что если Вильхельм Мельбург это его настоящее имя? Могла ли любовь всей ее жизни оказаться жестоким палачом, который скрывается от возмездия? Это были вопросы без ответов. И она понимала, что единственное решение найдет только в собственном сердце.
- Ты должна содействовать нам в поимке Мельбурга. Другого шанса на искупление у тебя не будет. - словно сквозь туман расслышала она последние слова Марка.
Над городом сгустились густые холодные сумерки, мелкие огни гасли один за другим, в воздухе рассеивались запахи замерзающей осени.
Одинокая машина стояла на обочине дороги около маленького отеля в глубине старых улочек. Трое мужчин и хрупкая девушка с заплаканными глазами кого-то ждали .
Наконец, их терпение было вознаграждено. Вечернюю мглу разрезал яркий свет фар. Из остановившегося рядом автомобиля, вышел высокий темноволосый мужчина. Едва заметный надлом в его походке не оставлял сомнений в том, кем был этот незнакомец.
"Кто ты, Уильям или Вильхельм?" — задавалась вопросом Виктория, прильнув к стеклу. Ей тут же было приказано выйти из машины.
Он догадался сразу, стоило только полчаса понаблюдать за улицей, на которой стояла гостиница. Его все-таки выследили. Виктория, скорее всего, уже у них. Выбора не было, пальцы нащупали в кармане пальто холодное железо заряженного пистолета. Уильям знал, что рано или поздно это случится, что он где-нибудь просчитается, вот только не так быстро и глупо.
Его соглядатаи не принадлежали ни германской, ни французской стороне. Их интерес был не в стороннем наблюдении за его действиями, им нужен был он сам. Только одна организация могла действовать так упрямо и решительно — Моссад — политическая разведка Израиля...
Виктория стояла посреди пустой улицы, ощущая за спиной взгляды Марка и его товарищей по оружию. Сейчас они подпустят его поближе к ней, чтобы он потерял бдительность, а потом очень быстро и профессионально повалят на мостовую, заломив руки и заткнув рот.
В голове заработал невидимый секундомер, отсчитывающий драгоценные мгновения. Виктория сделала шаг и остановилась, поймав сосредоточенный, натянутый как струна, взгляд Уильяма. Нет, он мог быть только тем, кого она чувствовала в своем сердце. Благородным и сильным человеком, с непростой судьбой, который не мог лгать.
Она вдруг поняла, что делать, рванув к его машине прежде, чем Марк и его товарищи, которых она убедила в своем раскаянии и готовности сотрудничать с ними, смогли что-то предпринять.
Лэм словно ждал этого. Как только дверца захлопнулась, они резко тронулись с места. Звук взревевшего мотора прерывали выстрелы, им пытались пробить колеса. Машина ворвалась в темноту, унося их от погони. Небольшая заминка преследователей дала им фору. Они мчались по узким улочкам, каждый раз грозясь врезаться в фонарный столб или снести какую-нибудь ограду. Выскочив на загородную трассу, очень скоро заметили за собой черную машину, которая неумолимо сокращала расстояние, разделявшее их. Виктории казалось, что каждая секунда этой ночной погони закончится их гибелью, каждый раз, когда преследователи терялись из виду, она думала, что вот-вот им преградят путь. Скорость уже была запредельной , едко запахло жженой резиной, гонка, кажется, продолжалась уже целую вечность и ценой ее была жизнь и свобода. Кто-то должен проиграть. Они в последний момент проскочили почти опущенный шлагбаум, увеличив отрыв от преследователей. В сердце вспыхнул призрачный огонек надежды. Еще немного и они смогут уйти от погони.