Ручонки у Бауддина тряслись и даже губы нервно подергивались, но, несмотря на испуг, он не решился рассказать правду.
— Я…я…я не знаю. Я ничего не знаю.
Гринев пригласил помощника.
— Забирайте его. Живот распороть, башку отрезать. А в поганый рот вставить копию пленки, где он рассказывает журналистке об известных событиях. Пусть его дружки просмотрят ее, они одобрят наши действия и проклянут весь его род.
— Н-е-е-е-т, — дико завизжал Бауддин, — не надо, я все расскажу, все.
— Хорошо, — кивнул головой Гринев, — даю тебе последний шанс. Начни с того, как вы вышли на губернатора, как сумели втянуть его в это.
Он пододвинул сигареты к Лаудаеву поближе, закурил сам, наблюдая, как тот прикуривает трясущимися ручонками и собирается с мыслями.
— Один из наших познакомился с его дочкой, ухаживал небезуспешно и они стали жить вместе. — Начал свой рассказ Бауддин. — Русским бабам нравится кавказский темперамент.
Гринев сжал кулаки — так захотелось треснуть по этой мерзкой роже, но он сдержался, не показывая раздражения и обиды за русских женщин. Действительно, такие были, и он в душе презирал их.
— Постепенно она стала понимать наши обычаи, наш нрав, нашу культуру и свободолюбие. Стала истой чеченкой по духу. Конечно, ей не все рассказывали, готовили специально психологически, отцу ее не нравилось, но любимая дочь была на нашей стороне. Когда он ездил в Москву, дочь всегда собирала подарочные посылки, и губернатор не вскрывал их, передавал по назначению, хоть ему это и не нравилось. Это она, с нашей аккуратной подачи естественно, предложила отцу позаботиться о бойцах города и области, находившихся в Чечне, что повышало и его рейтинг. Тогда он стал перевозить посылки, якобы родственникам, в Чечню и мы уже посылали деньги. Сначала губернатор не знал, а когда стал догадываться, предложили ему процент с перевозки. Выбора у него не было — или мы расскажем, что он уже это делал неоднократно, или он имеет деньги и не имеет проблем. Он тогда сильно ругался с дочерью, а мы наводили его на мысль, что многие из столицы на Чечне делают большие деньги. Он и сам, естественно, не дурак, понимал все и, в конце концов, согласился. Только посылку теперь всегда собирали при нем, что бы он знал сумму и имел конкретный дивиденд. Все, больше я ничего не знаю. Что со мной теперь будет?
— Что будет? — ухмыльнулся генерал. — Ты сейчас подпишешь свои показания и все подтвердишь в суде.
— Значит мне смерть так и так. — Лаудаев враз сник, посерел лицом и осунулся. Казалось, он сделался меньше размерами. — Нет, я ничего подписывать и подтверждать не буду. Убивайте.
— Выход у тебя есть один, — жестко произнес генерал, — подпишешь и подтвердишь на суде, если хочешь жить. До суда посидишь в одиночке, там тебя не достанет никто. После суда получишь новые документы и новое место жительство. Никто, даже наши, не будут знать, куда ты уехал и под каким именем. Это тебя спасет, поживешь еще в свое удовольствие.
— А гарантии?
— Гарантии? Гарантии дает патологоанатом, и то после вскрытия. А я сделаю то, что сказал. Понятно? Но я могу отпустить тебя сейчас.
— Понятно, — вздохнул Бауддин, подписывая протокол. — Нет, уж лучше в камеру, в одиночку — там меня не достанут.
Лаудаева увели, и Гринев принялся за второго, который тоже, в результате, подтвердил и подписал протокол. И, как первый, попросился в камеру, хотя и проходил по делу свидетелем.
Теперь необходимо допросить дочь губернатора и ее сожителя.
Инессу привели сразу же к нему в кабинет. Гринев сразу почувствовал высокомерие детей властьимущих родителей. Почему-то на ум пришла фраза: «ни кожи, ни рожи — одни амбиции». Инесса сразу же заявила:
— Где ваш начальник? И кто вы такой, что бы я с вами разговаривала?
Гринев сдержал себя.
— Я генерал Гринев, исполняющий обязанности начальника управления.
Инесса хмыкнула.
— Вот когда станешь начальником — папе позвонишь, может я с тобой и встречусь. Ты что о себе возомнил, Гринев? Папа не губернатор, но занимает не менее важный пост, пусть и в другом городе. Я тебя прощаю на первый раз. Уже генерал, а все еще идиот.
Она встала со стула и пошла. В дверном проеме «вырос» сотрудник.
— В камеру ее, обыскать с гинекологом и проктологом, — бросил резко Гринев.
«Подстилка кавказская, сучка обглоданная…. Ничего, тебе сейчас во все дырки заглянут, поубавиться спеси», — все не мог успокоиться Гринев, костеря ее про себя разными словами.
Через два часа помощник доложил, что Инессу обыскали, запрещенных предметов гинеколог и проктолог не обнаружили, протокол по всей форме составили. Видимо, она кое-что поняла, уже не матерится и не грозиться убить. Протокол по факту оскорбления, сопротивления и угрозы убийством сотрудников при исполнении то же составлен.
— Хорошо, давайте ее снова ко мне.
Второй раз Инесса зашла уже по-другому. Гринев понимал прекрасно, что это только внешняя подавленность, а внутри зреют планы жесткой расправы.
— Мы еще даже не начали разговор, а вы уже намотали себе срок. Вот протокол, где зафиксированы ваши угрозы убийством сотрудников при исполнении обязанностей. Это не ерунда, как вам кажется, это реальный срок, хоть и небольшой, до двух лет лишения свободы. А по совокупности совершенных преступлений, я имею в виду оскорбление и сопротивление, вам годика три намотают. И папочка вам не поможет, за ним уже поехали, то же будет сидеть в камере. Так что не советую вам строить из себя здесь властную даму, а в камере изолятора особенно — там для таких свои «гинекологи» и «проктологи» имеются. Надеюсь, вы поняли, что на свободу вас никто отпускать не собирается.
Гринев видел, как она побледнела и затряслись руки.
— И не для того вас сюда привезли, что бы срок добавлять, — продолжил Гринев. — Вы и так много чего натворили. Так будем разговаривать реально или снова станете угрожать расправой?
— Что вам от меня надо? Я никаких преступлений не совершала, — с трудом произнесла Инесса пересохшим ртом.
Гринев пододвинул ей стакан воды и пачку сигарет. Она выпила воду залпом и закурила.
— Я бы хотел, что бы вы ознакомились с уголовным кодексом. Статью 119 можете не смотреть — это угроза убийством. Посмотрите и внимательно прочитайте статью 205 и 205 прим.
Он открыл кодекс на нужной странице и протянул Инессе.
— Терроризм? — удивленно вскинула она брови. — А я здесь причем?
— Вы прочитайте сначала внимательно обе статьи, а потом поговорим.
Гринев внимательно наблюдал, как она читает и, на его взгляд, не осознает прочитанного.
— Прочитала и что? Я ничего не взрывала, не поджигала, никого не вовлекала. Зачем вы мне это дали?
— Хорошо, объясняю подробнее. Надеюсь, вы обратили внимание, что сроки наказания там вплоть до пожизненного заключения. И наверняка заметили строчку о финансировании терроризма, и о том, что человек добровольно и вовремя рассказавший все, освобождается от уголовной ответственности. Вы со своим сожителем через папочку переправили в Чечню сотни миллионов рублей, которые предназначались, и это вам известно, боевикам, бандформированиям для проведения различных противоправных деяний. Это называется финансированием терроризма, уже доказано и обсуждению не подлежит. Но, в ходе следствия могут и другие факты всплыть, касающиеся, возможно, вашего опосредованного или непосредственного участия в убийствах, терактах и других незаконных действиях. Советую все рассказать правдиво, без сказок о том, что не знали, кому и на какие цели предназначались деньги. Вот вам листы бумаги, пишите. Если напишите всю правду и в ходе следствия не всплывут новые подробности, то вас освободят от уголовной ответственности по этим статьям. Подробно пишите.
— Но, я правда не знаю…
— Я вам все разъяснил, — перебил ее Гринев, — пишите, что хотите. Папочку вашего, как я уже сказал, везут сюда, сожитель ваш арестован и дает показания в соседнем кабинете. Ему реально пожизненный срок светит. Много и других задержанных.
— А если я все напишу…
— Торговаться не советую, — снова уже зло перебил Гринев, — Делайте, что хотите.