Корней молча встал и вышел из кочегарки, Лютый сразу же заклеил рот Худому пластырем, взял пассатижи, прищелкивая ими, как парикмахер ножницами, понаблюдал немного, как крутится, пытаясь освободиться, Худой, как округляются от ужаса его глаза. Усмехнулся и взял пассатижами сустав одного из пальцев, сдавил сильно, слыша хруст раздавливаемых костей и мычание сквозь пластырь, бросил злорадно:
— Говорили тебе, гад, расскажи все сам — не захотел, но ничего, скоро все расскажешь, всю правду выложишь.
Он взял пассатижами другой сустав, Худой замычал дико, завертел головой, давая понять, что будет говорить, но Лютый отреагировал на это по-своему:
— Говорить хочешь, гнида, чего же раньше молчал? Одного суставчика мало, вдруг опять не все расскажешь.
Он снова сдавил пассатижи, превращая суставные кости и мягкие ткани в желе с косточками, подождал, пока промычится Худой, позвал Корнея и отклеил пластырь. Но Худой мычал и без пластыря, словно вся вода покинула его организм, а не только моча пропитала брюки и воздух. Лютый плеснул ему в лицо стакан воды, облизнулся Худой и заговорил, постанывая от боли:
— Все расскажу, все… Только не бейте больше, не трогайте, — его потряхивало слегка от страха — Лютый демонстративно вертел в руках паяльник. — Давно я недолюбливаю Михася, ненавижу… Пришел в институт позже меня, защитил докторскую, был все время в фаворе и славе… Слава Богу, выперли его из НИИ, но он опять взлетел у вас. Решил я отомстить ему за украденную удачу, подыскивал подходящий момент, чтобы отправить аудиокассету и его жене, в том числе, где подвыпивший Лютый рассказывает, как заказали вы ее трахнуть на катере. Потом почему-то передумали и отыграли назад, Лютый не успел остановить насильников и Михась убил их обоих. Как только отправил бы кассеты, — сам бы уехал, сменил фамилию и лег на дно.
— Где кассеты? — спросил Корней.
— Одна, я еще не переписал ее. Лежит в надежном месте, я покажу, там и паспорт мой новый.
— Где кассета? — повторил вопрос Корней.
— Не убивайте меня, — взмолился Худой, — я все отдам, все покажу…
Корней снова вышел из кочегарки, слыша спиной душераздирающее: «Не-е-е-е-т». Лютый быстро задраил его рот пластырем, повернул набок, вгоняя паяльник в анус прямо сквозь брюки, воткнул шнур в сеть и стал приговаривать в ярости:
— Ты у меня сегодня, сука, поговоришь… Всех подставил, гад — и меня, и шефа, и Михася с женой. Как твоя жопа, чувствует тепло? Скоро станет не жопа, а Африка, побудешь хоть раз негром, — нес околесицу Лютый, принюхиваясь, чтобы уловить запах паленины и не перестараться. Но пока кроме говна и псины не пахло ничем.
Корней вернулся раньше обычного, понимая, что Лютый может перестараться, спросил то же самое:
— Где кассета?
Лютый отключил паяльник, сдернул пластырь.
— Д-д-д-ома, в левом углу в комнате поднимается паркет. Там… Не убивайте меня, — заплакал Худой.
Корней вытащил пистолет. «А-а-а-а-а!» — послышался крик. Палец надавил на спуск. Лютый грохнулся наземь, около переносицы из дырки засочилась кровь.
— Вот видишь, дурашка, никто тебя убивать и не собирается. Поможешь запихать его тело в топку? — ласково спрашивал Корней.
Худой еще продолжал оставаться с открытым ртом, словно крик вновь вырывался наружу. Потом сообразил, что убит не он, а Лютый, запричитал:
— Помогу, помогу Антон Петрович, да как же так… вот спасибо…
Он попытался встать, забывая, что привязан. Корней развязал его, и они вдвоем бросили тело в топку. От радости Худой перестал чувствовать боль в переломанных суставах и порванной заднице. Видя, как занялось тело огнем и мышцы начинают сжиматься от пламени, съёживая тело, он присел на корточки и заплакал, все время повторяя одно и тоже: «Спасибо, спасибо, Антон Петрович».
Выстрел прогремел внезапно, Худой умер мгновенно.
На следующий день на загородной трассе нашли машину, на которой уехали Лютый с Худым, но она была пуста, через три дня менты завели розыскное дело на пропавших без вести, но так и не нашли их. А Корней, уничтожив кассету, чувствовал себя спокойно и уверенно: никто не сможет очернить его перед Николаем и Леной. Если и посадят менты за что-нибудь, то это будут другие дела, приемные дети станут ждать его. Он предался всецело отцовской любви к Лене и Николаю, нагонял упущенное в юности и зрелости время, поджидал появления внука или внучки, и более ничто его не печалило.
У Михасей хлопот прибавилось, но радостные заботы особо не тяготят, хоть и отнимают много времени. Упаковать вещи, руководить при погрузке и переезде — все это взяла на себя Лена, стараясь не отвлекать Николая от работы. Но переезд, как таковой, не отнял много времени, мебель они не перевозили, в коттедже она уже была и неплохая, Лене нравилась. Личные вещи, любимая посуда и постельные принадлежности охрана перевезла очень быстро, Лена по-хозяйски обживалась на новом месте, взяв себе в горничные крепкую и подвижную пенсионерку, которую знала лично давно и уважала. Старой, крепкой сибирской закалки, она не могла сидеть на месте без дела — все время ходила, вытирала пыль, мыла, пылесосила, и иногда Лене казалось, что она выдумывает себе работу, вытирала пыль утром, после обеда снова на том же месте с мокрой тряпочкой, — потом поняла, что такие люди живут, пока двигаются. Запри их в комнате, усади на мягкое кресло с телевизором — и они «завянут» без движений, появится в глазах тоска по любимой работе. Наталья Сергеевна Петрова с удовольствием согласилась поработать у Леночки Родионовой, знала ее давно, жили рядом, и училась Елена у Натальи Сергеевны в школе по физике. Когда узнала, что Елена вышла замуж за Михася, удивилась очень: никогда физика не привлекала ее, — но замуж выходят не за профессию, а за человека. Лично она Михася не знала, читала его работы, даже как-то ходила на его лекции и удивлялась широте и глубине его знаний, нестандартности мышления. Когда узнала из прессы, что его привлекают к уголовной ответственности за убийство, сказала однозначно и твердо: «Или все это милицейская туфта, или убитый заслужил свою участь». Верила в его невиновность и обрадовалась, когда его выпустили, объявив, что настоящий убийца находится в розыске, жалела — никто не компенсирует моральное унижение и физические ограничения.
Когда Лена спросила ее, не мало ли будет платить по три тысячи, Наталья Сергеевна ответила строго, словно Елена не выучила урок: «Хватит и двух. Пенсия еще у меня есть, кушаю у вас». Поняла, что Лена начнет спорить, отрубила окончательно: «Хватит, помру — похороните меня, не надеюсь я на двоюродных сестер и племянников. И закончим разговор на этом».
Лене коттедж очень нравился, его территорию обнесли забором, вырезав в Корнеевском калитку, которая никогда не закрывалась. Иметь свою небольшую сосновую рощу не так уж и плохо. Охрана постоянно обходила территорию, независимо от того, что все просматривалось видеокамерами, попасть внутрь без приглашения было практически невозможно. Сам Корней бывал в своем коттедже редко, постоянно находился у Михасей и даже имел там свою отдельную спальню, чтобы не возвращаться домой, когда не хотелось. Лена с Николаем тоже иногда оставались у него на ночь, всегда шутили, что живут далеко, поэтому не потащатся домой к черту на кулички. Но такое случалось редко, Николай, как и Лена, предпочитал спать в своей постели.
Как-то вечером Елена решила позвонить своим подружкам-одноклассницам: она так и не пригласила никого на свадьбу, решив в последний момент отпраздновать узким кругом. Собственно, кроме Корнея никого и не было, но она настояла, и Михась пригласил на свадьбу дочь и сына с невесткой, лично пригласила и его бывшую жену, но она не приехала, посчитав свое присутствие некорректным. Никто из подружек не знал, что Лена вышла замуж, и она решила исправить положение. Каждый год они классом встречались где-нибудь на природе или в кафе, но в этот год встреча не состоялась, Лена знала об этом от посторонних лиц. Она всегда была организатором вечеринок, и без нее ничего «не сварилось».