– Правда, – кивает Глеб. – Эта аудитория, к которой мы все принадлежим, не считается. Смысла нет. И инструментария. Слишком долго объяснять почему, мы не на лекции по рекламному маркетингу находимся. Но это правда, подтверждаю…
– Ну, так вот, – Депеш снимает очки и начинает их тщательно протирать специальной тряпочкой, – нас нет. И это при том, что нас – много. Много больше, чем нашему обществу бы хотелось, в общем и целом. Я имею дело с цифрами, поэтому хорошо это понимаю. Мы, конечно, приспосабливаемся к этой жизни, как можем, идем на самые немыслимые компромиссы, делаем карьеры, пробиваемся на сумасшедшие для любого нормального человека высоты. Находим себе отдушины: тот же футбол, рейсинг, кто-то, там, с парашютом прыгать начинает или на какую другую хрень потихоньку подсаживается. Но при этом мы, увы, достаточно умны, – и в этом наше проклятие, – для того чтобы понять, что даже наш околофутбол и Ингины гонки – это не более чем эрзац. Заменитель. Просто другого у нас нет, и все дела. А нам – нужно. Как минимум, что-то большее. Чему просто нет места в этом мире. И, похоже, что в ожидаемом будущем и не предвидится…
– Так что, – подхватывает Мажор, усмехаясь, – мы все прогуливаемся неподалеку от костлявой не потому, что мы мертвые, Никитос. А как раз потому, что живые. И, быть может, как раз потому, что чересчур живые для этого полудохлого мира. Так что подумай на эту тему, а я пока что все-таки пойду, разнюхаюсь…
…Когда мы всей гурьбой возвращаемся из бывшего кабинета Али, Инга неожиданно хлопает себя рукой по лбу и куда-то убегает.
А через несколько секунд возвращается уже в сопровождении здоровенного черно-серого котяры, который тут же начинает драть когтями джинсы Али, а потом, когда тот садится в кресло, тут же по хозяйски запрыгивает ему на колени, где немедленно сворачивается клубком и делает вид, что засыпает.
– Помнит пока, зверюга, – говорит Али, растроганно почесывая у него за ухом. – А я думал, что он только счастлив будет, сволочь, когда я от тебя перееду…
– Ага, – ухмыляется Инга саркастически, – счастлив, жди. Я, вон, Даньке уже рассказывала…
– Он мне передал, – кивает Глеб. – Да я почему-то не поверил. Дурак, наверное.
– Дурак, – спокойно соглашается Инга и закуривает. – А я про них забыла просто, они так все время в ванной и просидели, где я их от гостей запирала. Сейчас остальные подтянутся через некоторое время, хоть познакомишься…
Али улыбается и продолжает чесать кота, теперь уже под подбородком.
Злобная черно-серая тварь, с рельефными узлами мышц под гладкой лоснящейся кожей и настороженно-внимательным взглядом желто-зеленых глаз с хищными вертикальными зрачками, радостно урчит и подставляет под руку хозяина то один, то другой участок своей поверхности.
Нда, думаю…
Космическое все-таки существо, этот матерый сфинкс.
Инопланетное.
И, чтобы развеять немного ситуацию, спрашиваю Игоря.
– Помнишь, – говорю, – ты мне тогда, в редакции, байку хотел библейскую рассказать. Про ангела за правым плечом? Может сейчас и сделаешь, чтобы разговор чуть в сторону увести. А то какой-то перегруз у нас сегодня происходит. Я понимаю, что ситуация сама по себе депрессовая, но уж не настолько же…
– А что тут рассказывать, – жмет плечами, – история-то таки общеизвестная. У каждого человека за каждым плечом по ангелу. За правым – светлый, за левым – темный. Поэтому, кстати, все и плюются через левое плечо, чтобы черта этого оплевать. Напрямую они ничего сделать не могут, потому как Бог дал каждому человеку свободу воли и духа. Черт даже убить человека не может, даже просто навредить, только таки подтолкнуть, чтобы он сам гадость какую сделал За которую потом отвечать придется. А ангел, который за правым плечом, наоборот, уберечь пытается. И помочь. До тех, правда, пор, пока человек, у которого он за правым плечом, для чего-то большего небезнадежен. И если он нас каждый раз даже в таких ситуациях таки спасает, когда мы уже неминуемо ласты склеить должны и тапочки в угол поставить, – значит ему пока что что-то от нас таки надо. Понять бы еще что, тогда и в смысле этой дурацкой жизни можно будет хоть слегка разобраться. Но – таки трудное это дело, понимание, Данька, ох, какое трудное…
Под конец я его, правда, уже почти не слушаю.
Потому что – Инга права – к нам подтягивается остальное семейство кошачьих.
Хороши, заразы, настолько, что даже Али присвистывает.
А тот самый кремовый котенок, с которым мы в мой прошлый приезд к Инге так долго общались, решительно запрыгивает ко мне на коленки и, подражая папе, неумело подставляет голову под почесывание.
Парни тем временем переглядываются и потихоньку начинают собираться.
И, правда, пора, думаю.
Али вон тоже целует котяру в упрямый черный лоб, снимает его с колен и решительно подымается.
– А ты это куда собрался? – неожиданно зло бросает Инга. – Твое белье в шкафу, я его никуда не выкидывала. Зубная щетка и станок тоже пока что в ванной имеются. И вообще, сколько еще человек должно, по-твоему, погибнуть, чтобы мы оба поняли, что твое место здесь?! Или тебе в качестве значка победителя соревнования еще и моя истерика нужна?! На тему «останься, любимый», с вариациями?!
Глеб медленно опускается обратно в кресло.
Обрадованный котяра тут же возвращается к нему на колени и тычется упрямой башкой в руку, требуя очередной порции ласки.
Я его понимаю, этого котяру.
И Глеба понимаю.
К сожалению, даже лучше, чем мне хотелось бы.
А Инга неожиданно розовеет и гибко поворачивается в мою сторону.
– Слушай, – говорит, – Данька. А ты и вправду здорово вырос и изменился, я это почему-то не сразу заметила. Был такой милый мальчик, слегка циничный и постоянно в кого-то влюбленный. А теперь обычный разочарованный волк. Такой же, как все эти…
Инга гибко машет рукой в сторону замершей в полупозишен аудитории, немного неуверенно улыбается, жмет узкими сильными плечами и снова лезет в пачку за сигаретами.
– А можно я тебе один небольшой подарок сделаю? – спрашивает. – Вот этого вот кремового оглоеда подарю, который у тебя на коленях пригрелся? А то ты и вправду уже большой мальчик стал, а большие мальчики обязательно должны хоть о ком-то заботиться. Иначе они не могут, иначе им плохо, и они мучаются. Просто потому, что это в природе больших мальчиков. Ну, как, что ты об этом думаешь?
Я смотрю на котенка, который неожиданно перестает ласкаться, склоняет голову на бок и внимательно всматривается в меня огромными желто-зелеными – в папу – глазищами.
– Я думаю, – выговариваю медленно. – Я, – черт его знает, – я просто не знаю, что полагается думать в такой ситуации! И поэтому я думаю, что он хочет мне сказать, что его зовут Арамис. И что он совсем не против пожить у меня некоторое время, чтобы оценить, гожусь ли я на роль его хозяина…
– Ну вот, – улыбается Инга, – и правильно. Я сейчас тебе кое-какие его вещички с собой соберу, на первое время. Ну, там, лоток, наполнитель, сухой корм, мяса немного. И список напишу, что надо будет для него купить. Ну, и звони, разумеется, сразу, если что не так. В любое время дня и ночи. И ты, и твой Арамис в этом доме не чужие, сам понимаешь. Так что, считай, почти что и породнились…
Я вымученно улыбаюсь, а развеселившийся Арамис так и норовит цапнуть меня побольнее за выставленный вперед указательный палец.
Ничего.
Кусай, парень.
Я вытерплю.
Я обязательно вытерплю, мне не привыкать…
Эпилог
Домой нас с котенком отвозил, естественно, Никитос.
Я бы, в принципе, и сам конечно, доехал. Выпил-то всего ничего. Но с котенком под курткой решил все-таки не рисковать.
Да к тому же, еще и Жеку бросать как-то не хотелось, слишком уж он подавленным выглядел после всех этих посиделок. Пригласил их в результате к себе, попить чайку и опрокинуть на сон грядущий по рюмашке-другой вискарика из тщательно охраняемых отцовских запасов.