— Он хотел продать и этого коня тоже?
— Да, — ответил учитель бесцветным голосом и демонстративно замолчал.
— Он не желает продолжать разговор, — сказал Антонов.
Рубщики стали наседать на учителя, они и грозили, и улещивали. Надар вскочил со словами, что прибьет его, учитель рявкнул в ответ то, что даже я понял.
— Идиоты! Ничего вам больше не скажу!
— Он назвал нас всех идиотами. Тебя тоже.
— Меня?
— Да, и финн тоже, так и сказал.
Михаил процедил что-то сквозь зубы, учитель смутился.
— Михаил ничего такого не сказал, — тут же выпалил Антонов и сцепил руки на груди.
— Врешь, — ответил я. — Переводи!
— Не буду.
Я вынул из короба с дровами топор, положил его на стол и сказал Антонову, что у него ровно одна минута. Он боязливо посмотрел на Михаила.
— Он пригрозил убить учителя, если тот не расскажет дальше, — произнес Антонов бесстрастно и потупился, словно он тоже считал, что учителя надо заставить говорить. Я заметил, что остальные не сводят с нас глаз.
— Мы должны помогать друг другу, — сказал я.
Антонов глянул на меня с недоумением.
— Мне это переводить?
— Да.
— Но мы хотим услышать, чем все кончилось.
— Я не знал, что ты говоришь по-фински так хорошо, — сказал я, он удивленно зыркнул на меня, потом гордо кивнул.
— Я много чего умею. Но мы хотим дослушать историю. Это наше право!
Я был с ним согласен, но боялся, что уступчивость повредит моему авторитету, а между тем учителю явно не терпелось узнать, о чем мы говорим. Я придвинул к нему топор, положил обе руки учителя на рукоять и сказал:
— Скажи ему: пусть защищает себя.
Антонов взглянул на меня очумело, но перевел, и Суслов отдернул руки от топора, словно обжегшись.
— Он говорит, ему защищать нечего, — заржал карел.
— Пусть рассказывает.
Антонов вдохнул и рыкнул что-то учителю в лицо, тот беспомощно откинулся назад. Остальные громко захохотали.
Я притянул Суслова назад, к столу, и жестом объяснил ему, что выбора у него нет. Он заговорил, но голос звучал безжизненно и равнодушно, как речитатив в пустом храме. Рубщикам опять не понравилось.
— Это саботаж, — сказал Антонов и уж собрался рыкнуть на учителя еще раз, как его опередил Михаил, судя по всему, снова пригрозивший Суслову расправой. Тот обреченно замахал руками, продолжая нудно бухтеть.
— Теперь он говорит, что история закончилась, когда мальчишку похвалили вместо того, чтобы наказать. Это в ней единственный поучительный момент. А твое мнение?
— А зачем он рассказал, что парень украл другого коня?
Антонов перевел вопрос. Суслов отвечал как приговоренный к казни.
— Говорит, мы его вынудили.
— Так это неправда?
— Правда, но это уже лишнее доказательство, ненужное — ну, того, что мальчишка испортился, стал продажным. Вот что он говорит, но, по-моему, недоговаривает, просто чтоб мы от него отвязались.
В первый раз увидев Антонова, я подумал: что-то с ним не то. Так пугает нас звереныш, с рождения ведущий себя не как остальные, мы ведь не ждем, что собака будет петь, а дрозд блеять. Дело в том, что Антонов всегда выглядел так, словно работает дома, на своем поле, рубит и сгребает граблями в какой-нибудь ясный и мирный летний денек, и это было непостижимо, ведь мы все тут одичали, перестали себя за эти недели узнавать, и вот этого непрошибаемого Антонова так заела чья-то болтовня.
— По-моему, он просто сволочь, — все не мог угомониться карел. — Наверняка он и еврей, и цыган тоже, я слышал, такое бывает.
Я опять сказал ему, что он здорово шпарит по-фински, хотя он сажал по ошибке в каждую фразу.
— Это дело нелегкое, — сказал он примирительно и потянулся, как после тяжелой работы.
Учитель воспользовался заминкой и пристроился полежать на лавке с ведрами. И тут твердь у нас под ногами тряхануло так, что с полок посыпались стаканы и чашки, а стекла обоих обращенных к дороге окон внесло в дом.
Убедившись, что никто не ранен, я выскочил на улицу и увидел, что ближайший дом, один из тех, в которых Николай топил печь, разрушен прямым попаданием, крыша и стены пылали, среди руин бегали люди с ружьями и санитар со скатанными носилками. В ответ ударила артиллерия Илюшина, а стоявшие вокруг развалин церкви танки тронулись с места и вереницей потянулись на север.
Я рванул выше, к дому бабки Пабшу — он стоял как стоял, темный и заброшенный. А из соседних домов выскакивали солдаты, их было несколько десятков, и исчезали в ближайшем окопе. Человек шесть пытались потушить полыхавшую полевую кухню, мельтешили солдаты и офицеры, мешались звуки, и я впервые увидел зарево в лесу на той стороне озера: это били финские орудия, они стояли у самой паромной переправы.