Попытки Мандельштама писать о современности трогательны и неуклюжи. То Москва «на яликах плывет», то вырывается обещание жить «дыша и большевея».
Он слишком мягко назвал свой век «волкодавом» Век оказался не волкодавом, а людоедом.
Самая гениальная строчка Мандельштама: «Господи! Сказал я по ошибке». Это великая молитва XX века. Здесь уже не античность, а только мы. Мы в той мере, в какой еще способны молиться.
И еще одна точнейшая формула Мандельштама. «Мы живем, под собою не чуя страны», – это на все времена. Очень страна большая. В ее просторах исчезают великие поэты так, что потом и могил не сыщешь.
И все-таки Мандельштам здесь родился, жил и даже создал свою антично-русскую поэзию уже XX века, повторив эксперимент Пушкина в новом измерении. Эксперимент удался. В заснеженной стране возник поэтический Парфенон из льда, построенный Мандельштамом. Это строение казалось таким хрупким и вот-вот должно было бы растаять, однако не растаяло, не рухнуло, а оказалось прочней железобетонных глыб советской поэзии, которые давно превратились в пыль.
Возможно, что поэт родился не в своем времени, не в той стране, но повезло и времени, и пространству, где жил Осип Эмильевич Мандельштам.
ДЫР, БУЛ, ЩИЛ
Воры украли из раздела редких книг Российской Государственной библиотеки сборник футуриста А.Крученых «Лакированное трико» А говорят, что культурный уровень в стране низок. Куда уж выше. Футуристов воруют. Поэт был бы счастлив, узнав об этом. Ему пришлось пережить такую отчаянную травлю, что о своем творчестве он говорить опасался. Люби мая фраза Крученых – «Я не поэт. Я букинист». Он жил продажей и собиранием редких книг Это в советское время тоже не поощрялось. Кроме того, в любой момент могли вызвать в Союз писателей для творческого отчета. А что он мог предъявить? Футуристические стихи? Лучше не надо. В случае исключения из творческого союза он автоматически становился «тунеядцем», коего, как Бродского, проще простого закатать в тюрьму или ссылку.
«Глова в крученыховском аде», – написал Маяковский в одном из самых лирических стихотворений. У самого Крученых комната была сплошным бедламом. Полная неустроенность быта, и всюду книги. Ничего, кроме книг Во все хрестоматии входит стихотворение Крученых –
Дыр, буп, щип
убещур скум
Маяковский утверждал, что в этих строках больше звуковой энергии, чем во всей русской поэзии, вместе взятой. Возможно, что только эти две строки и останутся для всеобщего употребления. Однако в поэзии далеко не все общеупотребительно. Есть искусство для искусства и поэзия для поэтов. Впрочем, границы поэзии для всех и поэзии для поэзии крайне зыбки. Сам термин «искусство для искусства» чаще всего применялся к Фету и Тютчеву. А в конце XX века у них сотни тысяч читателей.
По сути дела, мы так и не разобрались в футуризме. Что это за странное явление, которое дружно ненавидят все критики и не менее дружно любят все поэты.
Ключ к футуризму бессмысленно искать в манифестах, которые сами по себе есть не что иное, как стихи без рифмы.
»Сбросить Пушкина с парохода современности» – типичное хокку, или, как принято говорить сегодня, моностих. На самом деле у каждого из футуристов были свои цели, весьма далекие от согласованных манифестов.
Крученых был в быту на редкость миролюбив. Однако в поэзии он искал самые резкие, самые раздражающие звуки: «рррррььтззззййййй!». Это и произнести ненозможно, а потому и манит к себе, как все труднодоступное и необъяснимое.
Друзья называли его Круча. Он был и остался некой недостижимой вершиной, неизвестный среди знаменитейших.
Крученых не печатался с 1930 года. Жил на пенсию – 31 рубль. Его неиссякаемая жизнерадостность тянула на тысячу «Меня держат три кита: Малевич, Хлебников и Маяковский».
Крученых всегда оставался самым любимым поэтом автора «Черного квадрата». Это закономерно. Ведь поэзия Алексея Крученых – это супрематизм в звуке. Всемирная слава Малевича, конечно, обширнее, чем у Крученых. Причина в том, что живопись не нуждается в переводе, а поэзия, даже супрематическая, восходит к контексту живой русской речи. Поэма «Лакированное трико» заканчивается восклицанием: «-Ы-АК!..», но для иностранца примерно так же звучит весь
русский язык. Он не в силах отличить бессмысленное, абстрактное от обычных слов.
Зато метафора Алексея Крученых настолько своеобразна и неожиданна, что ее легко перевести на любой язык: «За мной не угонится ни один хлопающий могилой мотоциклет!». Читать его нужно даже не с улыбкой, а с хохотом. Тогда все понятно.
Мышь, родившая гору.
(собасня)
Мышь, чихнувшая от счастья,
Смотрит на свою
новорожденную гору!..
Ломает дрожащий умишко:
Где молока возьму и сладостей,
Чтоб прокормить ее
ненаглядную впору.
Такой горой была поэзия Крученых, которую он всю жизнь старался «прокормить» собой.
ВЕК ПРОЩАЕТСЯ С ПОЭТОМ
Генрих Сапгир крестился в Париже в православном храме, хотя Москву он любил и не собирался покидать. Вечером в четверг мы ждали его в поэтическом салоне «Классики XXI века» на Страстном, б, Но Генрих не приехал. Он умер по дороге в троллейбусе.