Он презирает ее за то, что она не стала ему сыном, он презирает меня за то, что я более не девица. Ему хочется, чтобы она походила на него, вовлеклась в зверства, кои он учиняет во имя науки. Намедни он увел ее в парк играть с другим ребенком, сыном его приятеля Гарри, каковой сделал мне наинепристойнейшее предложение, и Ангелика поведала, что у его мальчика на уме сплошные увечья и убийства.
— Вы сейчас больше разозлены, чем напуганы.
— Он намерен сотворить из нее, понимаете ли, мальчика, подобного ему самому «исследователя». И взять в жены… он сделает ее своей женой. Вместо меня. — Констанс зарделась. — Мальчик и жена? Я несу бессмыслицу. Это все портвейн и желание поразить вас тем, в чем вы разбираетесь куда лучше меня, мой друг.
— Но вы и в самом деле меня поражаете. Всякий наш разговор поражает меня все больше. Вы постигаете чутьем то, что я понимаю лишь благодаря многолетнему обучению.
По этому случаю обе они вооружились восковыми свечами, и Энн повела Констанс из комнаты в комнату, трогая запертые на навесные замки шифоньерки в гардеробной Джозефа и запертые на пружинные замки футляры в погребе.
— Он ни единого раза не открывал их в моем присутствии, — сказала Констанс. — Когда я вопрошаю об их содержимом, он отказывается дать ответ.
— Ну что ж, мы в свою очередь тоже спрячем коечто от его любопытных глаз, — ответила Энн, преподнося Констанс коробочку с научным инструментарием. Наставница растолковала назначение трав, распятий, освященной воды, пользу осветительного масла.
Констанс сидела у Ангелики, а Энн повторно обследовала дом, отыскивая во всякой его комнате симптомы заражения. Спустя час или более она возвратилась и повела Констанс вверх по лестнице в спальню.
— Для начала я очистила вашу комнату. Теперь я буду стоять на страже внизу, пока вы дремлете. Сон, вне всякого сомнения, нужен вам как воздух. Представляю, как вы умаялись за последние недели.
Констанс приняла заботу, позволив уговорами уложить себя в постель, будто ребенка; все ее возражения были отметены. Ее ошеломила телесное приятство, сокрытое в заурядном смежении век.
Она не знала, как долго проспала перед тем, как Энн принялась настойчиво ее будить.
— Откройте глаза, мой друг, и немедленно поведайте мне, снились вам сны или нет? Ну же!
— Ни всполоха.
— Значит, вы целиком оправданы! Не по вам как по мосту оно пробралось этой ночью сюда — и не в ответ на ваши сновидения. Игра пошла по-крупному, ура!
— Вы его видели? — Встревожившись, Констанс села на ложе. — Чье лицо оно носило?
— Я его ослабила, — возбужденно доложила охотница.
— Оно отступило в платяной шкаф? Голубое свечение?
— Точно так.
— А моя ангелица?
— Крепко спала во время действа и продолжает в том же духе. Оно не смогло прорваться сквозь нашу защиту, к тому же, когда оно убегало, я, кажется, тяжело его ранила. Святая вода обожгла его по краям, и оно испустило ту самую вонь. О, мой друг, ваше сердце должно воспарить, ибо зло, вне всякого сомнения, ослаблено. Вскоре мы его покорим.
— Но все-таки оно из Джозефа?
— Мы значительно продвинулись. Вам следует продолжать труды, как телесные, так и духовные. От них зависит ваша безопасность. Опасности подвергается не одна Ангелика.
— Но все-таки оно из Джозефа?
Констанс последовала за проворно спускавшейся Энн в кухню и при ничтожнейших предвестиях зари сварила кофе. Невзирая на речи о продвижении и покорении, многое, как и прежде, оставалось неясным. Энн, не в силах усидеть на месте, говорила лишь о грядущих трудах, об опасностях и испытаниях. Констанс надеялась, что все как-нибудь прояснится и разрешится событиями этой долгой ночи, и вот теперь Энн, посмаковав кофе и посовещавшись с небом, торопливо объявила, что будет лучше, если она отбудет до рассвета.
— Мы подобрались к разрешению ближе, чем прежде, мой дорогой друг. Ступайте далее с осторожностью, а я возобновлю свою работу. Поверьте, к рассеиванию ваших тревог сведутся все мои занятия.
После теплых объятий она отступила, оставив Констанс в одиночестве.
— Господь благослови вас, — обратилась Констанс ей вослед скорее вежливо, нежели уверенно. Она жаждала, чтобы Энн избавила ее от мелодрамы и двусмысленностей истории с привидениями, положила всему конец здесь и сейчас — либо забрала их с Ангеликой прочь в награду за театр, прогулку в ночи, трапезу, доверие, гонорары.
XX
Констанс возвратилась в кухню, когда в отдалении послышались первые шевеления Норы, и была пленена тошнотой; впрочем, тело Констанс вещало о переменах и бессчетным числом иных знамений. Она не раз и не два силилась изрыгнуть пищу, пока не рухнула лихорадочно и непристойно в стенах уборной.
Случалось ли когда-нибудь убийству носить подобную маску? О, сколь изощренный бесовский разум выдумал укрыть ненависть плащом любви, переодеть смерть рождением! Он убил ее той ночью с ее же одышливого согласия, нежно ее лаская, нашептывая клятвы; ныне, заимев совершенное алиби, он мог со спокойным сердцем расслабиться и терпеливо изображать любящего мужа, пока не придет пора всего-то сменить костюм и изобразить мужа скорбящего, и никто не отыщет оружия, не призовет инспектора, дабы провести расследование.
Джозеф вернулся из Йорка поздно вечером, будучи, по его словам, ужасно измотан и «необычайно ослаблен». Оказавшись в доме, он незамедлительно погасил свет и избегал смотреть Констанс в глаза. Сдавленным голосом он поведал ей, что желает побыть в одиночестве, разобрать вещи и принять ванну. Имелось в виду, что он моментально убудет спать.
— Однако — благополучно ли прошло путешествие? — вопросила она, покуда он торопливо поднимался перед нею по лестнице. Ответы были спешны и неопределенны. Он почти бежал от нее в свою гардеробную, пряча лицо.
Явилась соблазнительная мысль: Энн «ослабила» призрака, а теперь Джозеф отступал от нее, расплывчато ссылаясь на слабость.
— Что произошло в Йорке? — спросила она через запертую дверь. — Доктора воздадут тебе должное?
— Оставь меня в покое. — Голос его был непривычен.
Этой ночью Констанс воспользуется своим преимуществом. Она возлежала на простынях и наблюдала за спящим супругом. Миновал час ночи. Также задремав, она увидела во сне запах, обладавший волей и телом. Он преследовал ее, стеснял ей дыхание, тыкался в ее сжатый кулак. Она пробудилась, и семена, из коих произрос сон, обнаружили себя: Джозеф бодрствовал, он крепко сжимал ее локоть и кисть, и плоть Констанс горела под его давящим, коробящим зажимом. Рот Джозефа прикрывала ее рука. Узрев отверстые глаза Констанс, он сейчас же отпустил ее.
— Ты видела сон, — сказал он и отвернулся. — Ты дралась во сне, и я проснулся.
Когда его присвист вновь прорезал воздух, она отправилась вниз. Этой ночью она станет бороться, хотя бы для того, чтобы доказать Энн свое небессилие. Она впервые смогла сдержать страх, узреть его иззубренные рубежи, ощутить чудовищное, но поддающееся обузданию бремя, кое она способна была обхватить руками и поднять. Ее сердце гремело, но не оглушало.
— Смелость обретается в действии, — обещала Энн. — Этот простой фокус мужчины проделывают постоянно.
В коридоре Констанс, выдвинув из орехового комода маленький ящик, извлекла из-под лишней наволочки и безделушек, коими Джозефу не с чего вдруг интересоваться, коробочку с профессиональными диковинами Энн. Свет масляной лампы Констанс делался ровнее, и мужчина на картонной крышке коробочки начинал походить на Джозефа, когда тот оставался бородат и был собой.
— Распятию доверяют слишком охотно, — доверительно наставляла ее Энн сценическим шепотом. — От распятия часто никакой пользы, но в вашем случае могут возникнуть чрезвычайные обстоятельства. Ваш муж крещен в католичестве. Когда мы имеем дело с подобным мужчиной на грани распада, вид распятия может отбросить воплотившуюся манифестацию обратно в его тело.