И возникла необоримая мысль: возьми вместо меня Ангелику — владей ею, не мной. Констанс, однако, не проронила ни слова, и он ее не услышал, и ничто не кончилось, пока высоко в воздухе ее не перевернули грубым тычком, она ощутила, как призрак, истаивая, удаляется вовне ее, с нее, прочь от нее, и пала на пол, ткнувшись головой в узкое покрывало. С трудом разлепив веки, она обнаружила, что комната освободилась от зла. Кровь бежала по губам Констанс, ее глаз разбухал, однако Ангелика покоилась плотным, нетронутым клубком.
Констанс привлекла спящую дочь в объятия, снесла ее вниз по лестнице, опираясь на стену всякий раз, когда дрожали неверные ноги. Она возложила Ангелику на кушетку в гостиной и прошла через кухню, открыла дверь Норы, прокашляла ее имя в темноту, но служанка не шевельнулась. Констанс села у постели Норы и, обхватив ее плечи, молила ее открыть адрес Энн Монтегю, молила утаить от Джозефа пункт ее назначения.
— Что-то случилось? Мэм, ваше лицо!
Торопливо обещая вернуть долг сторицей, Норина госпожа трясущимися пальцами извлекла деньги Норы из кошелька Норы. В прихожей она узрела себя в зеркальном стекле, но не стала счищать ни кровь, ни грязь, ибо тщеславие для беса равно привлекательно. Констанс шагнула в холодный дождь и рябые черные омуты фонарного света.
Она неуклюже бежала с девочкой на руках, затем пешком миновала несколько тихих улиц, ибо не могла поймать кэб в этот пьяный и безысходный час. Временами Констанс казалось, что существо по-прежнему маячит подле нее. Она почти слышала его голос, пар вкрадчивого шепота оседал на ушах, язык жался к шее. Приблизился мужчина, и она едва не бросилась перед ним на колени, выпрашивая помощь. По мере того, как он проходил мимо, зловоние зверя уносилось вон, в туман. Зло не способно существовать в чужом присутствии, так говорила Энн:
— Нас охраняют глаза толпы. Мертвым не вынести бремя живого взгляда.
Голос Энн, одной только Энн.
Вместе с девочкой Констанс, скорее всего, далеко не уйдет. Дважды она думала бросить Ангелику. Она желала бросить ее, дабы спастись бегством самой, и презирала себя за трусость. Дождь перестал. Она не могла сделать более ни шага. Переведя дыхание, дождь принялся стегать ее всерьез.
Черная лошадь, что влекла черный экипаж от завершения черной улицы, остановилась пред Констанс. Та вымокла насквозь, причитала, трепетала, была не способна пошевелиться, неловко сжимала под накидкой дитя. Черные сапоги скрытого капюшоном кэбмена врезались в черный тротуар, черная перчатка распахнула дверцу. В укрытии, усевшись на черствую, растрескавшуюся черную кожу сиденья, Констанс ощутила хлад и сырость еще острее.
Доставлена во тьму и дождь кошмарнее прежних, она била железной колотушкой-чертополохом по двери, выкрикивая имя Энн, но никто не отвечал. Она страстно желала проснуться в объятиях Энн. Она немощно пнула дверь и заскулила, и в конце концов появилась Энн с лампой в руке, приняла Ангелику из материнских рук, унесла ее в темный коридор и наверх, наверх, на седьмой этаж, и весь путь девочка была в ее надежных руках, меж тем Констанс позади медленно переставляла больные ноги, еле волоча покрытые волдырями ступни. Никто не произнес ни слова, пока Ангелика, пригревшись на низкой постели Энн под зеленым вязаным одеялом, не пробормотала:
— Животные едят принцессу. Ее силы сдули ветер.
Запахи пахнут пахуче.
Отверзнув очи в новой обстановке, она увидела при тусклом свете мать и Энн.
— Он желает завершить это дело тотчас же, — сказала она и вновь погрузилась в сон.
Энн задвинула деревянную ширму, коя отделяла ее постель от крошечной гостиной, и поднесла к губам Констанс стакан хереса. Несмотря на истощение, Констанс безостановочно металась по комнате, бросалась на стул либо кушетку, чтобы тут же вскочить и продолжить лихорадочное повествование.
— Я повержена. Эта авантюра, кою вы… Я бессильна. Скажите же мне, что делать. Положу ли я этому конец, если убью себя? Оно вернется, как бы я его ни ублажала.
Оно умертвит меня. Я тяжела ребенком. Разве дети не приносят радость в счастливые дома? Я приговорена им к смерти, и все же чудовище приходит за Ангеликой. Разве я не… неужели ничего… вы мне что-нибудь скажете?
Она рухнула перед подругой и, потеряв дар речи, хрипло заревела, испустила вой, сходный с нарастающим «нет», и Энн дрожащими руками возложила голову Констанс себе на колени.
— С этим нужно покончить, — выдавила Констанс единственное свое убеждение. — С этим нужно покончить.
— Да, мой милый друг, да.
— Я избита. Он избил меня. Позвольте мне остаться здесь. Мы станем жить здесь с вами, и он никогда нас не отыщет.
— Я покончу с этим. Спокойствие, дорогуша, я с этим покончу. Вы освободитесь, и Ангелика тоже.
Энн опустилась на колени, поцеловала рыдающую женщину в макушку, осыпала лобзаниями ее мокрые руки, ее влажные ланиты, крепко прижала ее к груди, качала ее до тех пор, пока Констанс не позволила себе сгинуть в бездне сна.
XXII
Констанс очнулась, когда подруга промакивала кровь на ее распухшем лице. Черное небо над соседскими крышами прочерчивал единый блуждающий осколок дня.
— У нас есть несколько минут. Внизу ждет кэб, — сказала Энн.
— Куда мы отправляемся? Нет… вы не… пожалуйста. Как вы можете просить об этом?
— Вы знаете, что должны вернуться. Что еще вы предлагаете? Хотите снова стать продавщицей в канцелярской лавке?
— Прекратите.
— Констанс, услышьте же меня. Я обещаю вам, что все пройдет. Вы станете свободны. Но когда он проснется и обнаружит, что вы сбежали, думаете, все закончится?
— Прекратите, пожалуйста.
— Расстояние между вашим домом и этим для беса — не помеха. Его ваша затея не удержит. А мужчину? Думаете, он позволит вам уйти? Поселиться где-нибудь еще?
— Пожалуйста… прекратите.
— Думаете, он станет посылать деньги на булавки вам на новую квартиру? Или вы предпочтете всякое утро докладывать галантерейщику о том, сколько вышили на пяльцах и получать за это сущие гроши?
— Энн, я умоляю вас. Вам требуется больше денег? Я могу отыскать их для вас.
Она готова была пристыдить подругу, если понадобится.
— Черт побери ваши деньги! Если бы побег все решил, неужто я не поведала бы вам о том давным-давно? Или вы вообразили себе, что я действую не в ваших интересах?
— Но что мне остается? Скажите мне, прошу вас, если я не могу бежать вместе с нею. И нет закона, что привязывает ее ко мне, а есть лишь закон, что привязывает меня к нему? Я осталась совсем одна.
— Вовсе нет.
— Могу ли я как-нибудь сдаться? Вернуться во время, когда я ни о чем не ведала?
— Когда зло разрывает защиту, дарованную нам Господом, наша обязанность — зашить дыру. Шитье — женская работа. Окажись вы единственной жертвой, бросить шитье все равно был бы грех, но вы не одиноки, не правда ли?
Констанс вопросила без надежды на ответ:
— Ничто не положит этому конец?
Но Энн спасла ее:
— Конец этому положу я. Сегодня ночью. Грядет последняя ночь полной луны. Вы должны вернуться и храбро доиграть свою роль. Приманите врага поближе и загасите его святой водой. — Энн уложила в карманы Констанс синие флаконы и еще один небольшой кинжал. — Приманите вурдалака к себе, чтобы ему не удалось бежать. Свою часть работы я выполню в другом месте, но одиноки вы не будете.
Ее подруга сидела подле нее, когда кэб тронулся; они ехали в ночи, рассеивая тьму.
— Клянусь, я покончу с этим. Вы мне верите?
— Верю.
— И вы действительно желаете, чтобы я положила этому конец, не важно, какой ценой?
— Желаю.
— Тогда я сперва ослаблю вашего противника своими трудами, а вы столкнетесь с ним, когда он будет обессилен, и сразите его наповал.
XXIII
— Ты опять переутомилась. Ты спала в кресле.
— Ночью меня звала Ангелика. Я знаю, мне следовало возвратиться наверх, к тебе.
— Именно что следовало. Однако, по твоим словам, в тебе нуждался ребенок.