Ангелина однажды задала ему вопрос, пытаясь нарваться на комплимент:
– Что тебе нравиться во мне больше всего?
В ответ она услышала:
– Твой отец!
Павлухин наивно верил, что он – третий у Ангелины. С тем же успехом она могла бы его уверить, что первый, только наличие ребёнка налицо, значит, один мужчина точно был, а также у неё по пьяни проскользнули откровения о Полковнике, значит, ещё – плюс один. Когда пара прогуливалась по её родному району, каждый десятый, кого они встречали, был из бывших: мужчины вежливо здоровались, а на вопрос Павлухина: «кто это был?», Ангелина отвечала по-разному, когда – сосед, когда – со старой работы… Даже, если б она начала утверждать, что все эти люди – её бывшие любовники, Витя бы ей не поверил, он счёл бы, что она говорит это специально, чтобы его позлить.
Павлухину нравилось её окружение, он с удовольствием в нём растворился, со всеми было интересно и весело, а у родителей водились деньги. Только о Наде хотелось бы написать отдельно, потому что как раз в это, счастливое для Ангелины время, с Надей происходили противоположные события.
Ещё в тот период, когда Ангелина держала палатку с детскими вещами, она решила помочь находившейся в бедственном положении подруге – муж в тюрьме, на руках маленький ребёнок, брат с перекошенным от пьянки лицом, постоянно похмеляющийся с утра со времён восьмого класса, ни работы, ни денег, у семьи огромные долги по квартплате… Ангелина взяла её к себе продавцом, заодно разрешила Наде брать для ребёнка вещи, а расплачиваться за них потом.
Через пару недель продавцы из соседних палаток доложили, что Надя каждое утро сидит в палатке с баклажкой пива – Ангелина внезапно нагрянула и убедилась в этом лично. Ещё через несколько дней, видя, что всё без изменений, она уволила Надю, и та ушла, так и не отдав долг за детскую одежду.
Глядя на то, в каких условиях живёт внучка, Надина свекровь предложила им переехать к ней – женщина проживала одна с тех пор, как в местах заключения оказались оба сына-домушника. За это время она стала очень религиозной, Надя с дочкой жили у неё, как у Христа за пазухой: в квартире было чисто, уютно, никто не пил, и витал запах свежесваренных щей. Свекровь молилась сама, приучала к религии сноху, даже устроила Надю на работу в ларёк по продаже церковных принадлежностей.
Но спустя полгода Надя перебралась назад, к матери. Ангелина пыталась расспросить у неё, почему она вернулась в этот ад, на что та пожаловалась, что у свекрови надо убирать, пылесосить ковры, готовить и совсем нельзя употреблять спиртного, а в её квартире никто ничего не делал, работать не заставлял и пили сколько хотели. Надина дочка снова стала ходить грязной, непричёсанной и голодной – с ребёнком почти никогда не гуляли. Девочка числилась в детском саду, только Надя водила её туда, когда было не лень вставать в семь утра, и со временем заведующая садом попросила её не занимать место.
Муж Володя, отмотав срок, освободился из тюрьмы. Он увидел во что превратилась его дочь, избил Надю и забрал ребёнка к матери – этого ему казалось недостаточно: периодически он наведывался к жене, и эти встречи всегда заканчивались побоями. В Надиной квартире на обоях появлялись новые кровавые пятна, обстановка напоминала декорации к фильмам ужасов. Володя всем объяснял, что бьёт её, потому что она пьёт, но Надя пила из-за этого больше и хлеще, и уже не пиво-водку, а аптечные настойки – она, не в силах разорвать этот замкнутый круг, с каждым днём скатывалась в глубокую пропасть.
В один хмурый осенний день Надя полуодетая, босая и трясущаяся, прибежала к Ангелине, которая как раз пришла навестить родителей, живущих в том же подъезде. Надя умоляла дать ей валокордин. Пока Ангелина перетряхивала родительскую аптечку, ей удалось выпытать, что же произошло – подруга истерила, стакан с успокоительным подпрыгивал в руках, и всё же запинаясь, она сумела донести, что у них дома завелась нечистая сила.
Она отдыхала на диване, когда к ней подкрался домовой – такой чернявый и страшный, с волосатым лицом, с жуткими прищуренными глазками. Нечистый залез на неё и начал по ней прыгать, топтать, душить мохнатыми руками. Надя настойчиво уверяла, что ей это не привиделось, даже кот замер и уставился на него с бешенными глазами, и этот домовой до сих пор там сидит. Надя боялась туда возвращаться, согласилась только в сопровождении Ангелины: девушки с опаской поднялись в квартиру, оглядывая каждую комнату, но квартира была пуста.
После этого случая Надя стала искать спасения у святых: над кроватью появились иконы – ими был обвешан весь угол, святые помощи лежали под подушкой, между каркасом и матрацем – везде, где их можно вложить. Под грудью теперь была постоянно обмотана лента с помощами – Надя её неохотно, со страхом, снимала, когда собиралась принять душ, из-за этого мылась всё реже. Надя вздрагивала от каждого шороха и боялась находиться дома одна, поэтому всё чаще стала засиживаться у соседки этажом ниже, приторговывающей ворованным спиртом. Вглядываясь в потолок, Надя прислушивалась – что там сейчас происходит в её пустой квартире, тем временем соседка заботливо подливала спирт. Домовой стал приходить всё чаще, а девушку стали видеть трезвой всё реже. Она совсем перестала интересоваться судьбой своей маленькой дочери – ребёнок спрашивал про маму, но мама больше не звонила.