– Сомневаюсь, что это целесообразно. Ты забываешь о Гильеме Лезаже. Мы сделали все, чтобы никто в его семействе не узнал правды об Анри. Это слишком рискованно! Боже правый, ну зачем нарушать устоявшееся положение вещей, которое оберегает покой этого ребенка, равно как и репутацию Анжелины? Зачем, Луиджи? Когда я умру, руки у вас будут развязаны, вы и так будете воспитывать Анри. Прошу, исполни мою просьбу – давай оставим все как есть!
– Хорошо! Пусть будет, как ты хочешь. Я и так расстроил тебя сверх меры, матушка. В последнее время я стал непростительно неловок в обращении с дамами, даже с теми, кого люблю!
Эти слова он произнес растроганным, шутливым тоном, потом поцеловал мать в лоб и погладил по белым как снег волосам.
– Я так радовалась, что вы с Энджи вернулись, но все пошло не так, как ожидалось! – продолжала сокрушаться пожилая дама. – Ну ничего, жизнь наладится. Скоро у вас родится малыш. Господи, как мне не терпится на него посмотреть! Давайте вечером соберемся и придумаем ему имя! Что скажешь, Луиджи?
На этот раз он поцеловал почти прозрачную руку матери.
– Сегодня вечером к нам на ужин придут Огюстен и Жермена, но завтра вечером, матушка, я обещаю: мы повеселимся, выбирая малышу имя…
– Повеселимся? Надо же сказать такое! Выбор имени – серьезное дело. Луиджи, скажи, тебя что-то беспокоит? Если так, ты можешь мне открыться.
– Я сержусь на себя из-за собственной глупости, вот и все.
Он шутливо поклонился, снова поцеловал мать, пообещал заглянуть к ней еще раз ближе к вечеру и ушел. Как только за ним закрылась входная дверь, Жерсанда де Беснак прижала пуделька к груди. У нее появилось тревожное предчувствие, почему-то хотелось плакать. «Буду ли я еще на этом свете, когда малыш родится? – спросила она себя. – В этом году случится что-то плохое, иначе мне не было бы так грустно!»
В мануарии Лезажей, воскресенье, 7 мая 1882 года, после полудня
Луиджи остановил лошадь возле калитки в ограде, окружавшей обширный парк. Судя по всему, именно об этом месте писал в своем послании Гильем. Анжелина бросила тревожный взгляд на заостренную крышу беседки, силуэт которой был виден за деревьями, зарослями бирючины и столетними кустами сирени.
– Я слышу голоса и смех где-то неподалеку, – проговорила она шепотом. – Любой, кто увидит, что я вхожу в парк через калитку, как воровка, решит, что я явилась на тайное свидание!
– Думаю, мы можем довериться Гильему, дорогая. Нельзя сказать, что я о нем хорошего мнения, но вряд ли он хочет тебе навредить. Ты спасла его младшего сына от смерти, и он по-прежнему тебя любит…
– Ты говоришь это так спокойно! – В голосе Анжелины прозвучало недоумение.
– Вчера я обидел тебя неосторожным словом, поэтому стараюсь не повторить ту же ошибку. Ничего не бойся! Я жду тебя тут и прибегу по первому зову. Сила теперь на твоей стороне, дорогая. Ты замужем за богатым аристократом и стала еще более прекрасной, чем раньше. Никто не причинит тебе вреда. После этого разговора, которого ты так боишься, я буду рядом, и мы обсудим все до последнего слова на обратном пути. Так что бояться нечего!
Луиджи обнял супругу и легонько поцеловал в губы. Анжелина почувствовала, как на душе у нее прояснилось.
– Теперь я не боюсь, – сказала она, выбираясь из коляски.
На встречу Анжелина надела платье цвета слоновой кости, коричневый бархатный жакет и шляпку, украшенную букетом фиалок, – единственная кокетливая деталь в облике, которую она себе позволила. Прическу она тоже выбрала самую простую – заплела волосы в косу. Решительным шагом молодая женщина вошла в сад и скоро увидела своего прежнего возлюбленного. Гильем сидел в кресле на колесиках. В левой руке он держал палитру, в правой – кисть. На расстоянии тридцати сантиметров от художника-любителя находился мольберт.
«Как он похудел! – сказала себе Анжелина. – Волосы у него длиннее, чем обычно, и он в домашнем халате…»
Гильем обернулся на звук шагов. Лицо его моментально озарилось счастливой улыбкой.
– Анжелина, ты пришла! Как хорошо!
– Да, я пришла, но тебе не следовало просить об этой встрече, тем более так настойчиво.
– Прошу, не надо враждебности. Садись вот тут…
Пальцем, испачканным синей краской, он указал на скамеечку из лакированного дерева. Собираясь с духом, молодая женщина посмотрела на полотно на мольберте, большая часть которого оказалась девственно белой. Но то, что уже было нарисовано, заслуживало восхищения – цветущий куст, ограда из кованого железа, птицы на ветке.
– Я не знала, что ты так хорошо рисуешь, – удивленно заметила она.