— Тебя вернули мне, моя дорогая! — прошептал он ей на ухо.
После этого он вышел, сияя от счастья. Анжелина вновь внимательно посмотрела на лицо Сидони. Она была заинтригована столь юным видом девушки.
— Мне пятнадцать лет, — призналась молодая мать. — Вы так странно на меня смотрите, и я прочитала ваши мысли.
— Пятнадцать лет!
— Да, а Жану-Рене — тридцать два. Мы поженились девять месяцев и три недели назад. Это я попросила пожертвовать мною ради нашего ребенка, поскольку хотела, чтобы это маленькое существо, плод нашей любви, остался в живых и вырос. Но вы перехитрили судьбу.
— Что касается родов, я не верю в судьбу, — сказала Анжелина, пораженная откровенностью молодой матери. — Чем больше мы будем знать обустройстве человеческого тела, тем больше появится у нас возможностей победить смерть. Я также следую заповедям моей матери Адриены, которая практиковала в городе и его окрестностях. Она делала такой массаж, который вам помог.
В комнату на цыпочках вошла Бертранда Саденак. На руках у нее лежал запеленатый младенец в светло-голубом чепчике.
— Как вас зовут, мадемуазель Лубе? — спросила Сидони. — Мне хотелось бы отблагодарить вас. Если у меня когда-нибудь будет дочь, я назову ее в вашу честь.
— Анжелина.
— Как жаль… Для мальчика не подберешь похожего имени. Жан-Рене предоставил мне право выбрать имя. Я назову его Селестеном. Это имя будет напоминать мне об ангеле[15], спасшем меня.
— Селестен… Очень милое имя! — согласилась Анжелина. — А теперь полюбуйтесь вашим сыном. Мне кажется, он похож на вас… А этот рыжий пушок, как у нас обеих…
— Я более рыжая, чем вы, — заметила молодая мать.
И она лукаво улыбнулась. Черты лица Сидони смягчились, когда золовка протянула ей ребенка.
— Мое дитя! — прошептала Сидони. — Чудо! Я думала, что уже не увижу, как сегодня зайдет солнце, что не смогу поцеловать это чудесное маленькое существо. Да будет благословен Господь… И вы, Анжелина!
— Я приеду завтра, чтобы осмотреть вас и проведать Селестена, — сказала Анжелина. — На этот раз в своей коляске. Ваш муж так беспокоился о вас, что буквально забросил меня на свою лошадь. Весь путь я об этом жалела. Мне было так страшно!
— Мне очень жаль, правда! Но он не подвергал вас никакой опасности. Его лошадь никогда не оступается.
Сидони и Анжелина еще какое-то время разговаривали в присутствии Бертранды Саденак. Потом та вышла, чтобы принести белое вино, разбавленное свежей водой. Когда же в комнату вошел Жан-Рене, обсудивший все вопросы с кюре, Анжелина встала, собираясь проститься с семейством Саденак.
— Мадемуазель, не покидайте нас так скоро! — запротестовал Жан-Рене. — Я отвезу вас, и на этот раз мы поедем шагом, обещаю. И возьмите вот это. Мне хотелось бы дать вам больше, ведь в это воскресенье вы сделали мне самый лучший подарок, какой я когда-либо мог получить.
Мужчина протянул Анжелине туго набитый кожаный кошелек.
— Это слишком много! — тихо произнесла Анжелина.
— Прошу вас! Эти деньги понадобятся вам! — настаивал мужчина.
— Спасибо, мсье. Я потрачу их на благие цели.
В кухне Анжелина простилась с Мари и Полем Саденаками, которые оживленно разговаривали с соседкой. Мадам Рикар вскочила со стула и встала перед молодой женщиной.
— Вы узнаете меня, мадемуазель Лубе? — спросила она.
— Да, разумеется. Это было в феврале, в Ториньяне, я принимала роды у вашей племянницы. Как чувствуют себя близнецы?
— Очаровательные пупсы. И такие обжоры! Пришлось нанимать кормилицу. У матери не хватает молока на двоих. Что касается вашей матери, то пусть она покоится с миром. Вы достойная продолжательница ее дела!
— Спасибо, мадам! — прошептала Анжелина, готовая расплакаться. — Я дала себе слово, что сделаю все возможное, чтобы быть достойной ее.
И Анжелина быстро вышла, слишком взволнованная после упоминания славной Адриены. «Дорогая мама! Как мне тебя не хватает! Как бы мне хотелось, чтобы ты увидела моего малыша Анри и полюбила его!» — думала Анжелина, едва сдерживая слезы.
В таком состоянии ее нашел Жан-Рене Саденак — бледной, растерянной. И вместе с этим он увидел, какая она красавица, почувствовал ее силу и одновременно слабость.
— Вы странная женщина, — заметил он. — Порой вы полны решимости, порой даже кажетесь высокомерной, особенно когда занимаетесь своим ремеслом. Но сейчас вы похожи на ребенка, которого терзают ужасные муки.