Однако будучи весьма заинтригован, подозвал ту мою кормилицу и спросил:
– Что за приставучее дитя бродит по окрестностям?
– Ах, не обращайте внимания. Моё, скорей всего. У девиц нынче самый шик закосить под Золотое Средневековье. Терминология макароническая, впрочем, как у нас всех, правила игры – чистейшая фэнтези, однако ловят то, что носится в воздухе, вполне чутко.
После такого подробного объяснения мне ничего больше не оставалось, как уложиться спать за свою загородку с изображением сирен и фениксов.
Но не успел я сомкнуть усталые веки, как встретился глазами с Хельмутом.
– Время? – спросил я.
– Так точно. Ополоснись для бодрости и одевайся.
Я хотел спросить – во что, но тут и сам увидел. Белая рубаха с широким воротом, туника и гетры, такие, как у той девы-мальчика: темно-серые, из очень добротного материала. Пояс, кошель и низкие сапоги из выворотной кожи.
На выходе у нас, похоже, выстроился весь наличный состав.
– Шеф, уж этого я точно не заказывал, – взмолился я.
– Ничего, они только попрощаются – их право, – негромко утешил он. – За порог я их первый не пущу.
Этот портал, последний, был отмечен надписью на деванагари: «Сахасрара». Тысяча.
Внутри от края и края простиралось чёрное сукно, далеко заходя на стены.
– Для пущей чести, – пояснил Хельм. – Истый шляхтич, хоть ты ему тысячью смертей грози вместо одной-единственной, нипочём на голые доски не ступит. Только и исключительно – на такой матерьял, чтоб на кунтуш поставить было не зазорно. Тебе ничего, что напоследок невысоко поднимешься? Самое большее – на ступеньку?
– Клиент неприхотлив, – пошутил я. – Разве что насчет плахи заметит, что низковата. Если это она в самом центре.
– Обычная плаха, – пожал он плечами, – лежачая, с выемкой. Для топора – ты же вроде как еще раздумывал над этим предметом? Велел тоже чёрным обтянуть для пущего гламура. Вот и сливается.
Сам он, напротив, резко выделялся на фоне черноты своей алой с золотом курткой. Меч, заранее вынутый из футляра, – тоже.
– Ножны, – поправил он. – Это у него рядом вторые ножны, чтобы заточку поберечь. Первые, парадные, у меня в каморе остались.
– Кажется, мы с тобой вообще могли бы слов не тратить.
Он улыбнулся:
– Это верно.
– От меня что-нибудь еще требуется? Ну, кроме основного.
– Да ничего. Хочешь, косы шпильками на затылке закрепи, они в поясной сумке лежат вместе с гребешком. А то просто отодвинь волос на правую сторону. Придерживать тебя за него, думаю, не понадобится, да и некому. Глаза не надо тебе завязать? Платок – настоящий шелковый фуляр, я в него не сморкался ни разу.
– Спасибо. Сразу видать, от души предложено.
Я натянул подарок поперек лица и стал на колени. Наощупь отыскал бревно и приклонился, обхватив его руками и стараясь вытянуть шею как можно дальше.
– Андрей, ты еще помолись чуток, не помешает, а я лишний раз прицелюсь, чтоб уж всё шито-крыто вышло… то есть без сучка без задоринки, – тихо предложил Хельмут.
– Угм, – ответил я. Упомянутая молитва, похоже, застряла у меня во рту, как тянучка из жженого сахара.
Холодное крыло ветра на затылке. Взъерошило прядки, пронесло мимо.
– Да, Анди?
– Да.
Снова ветер – и резкий, почти без боли удар, что вмиг отделяет голову от ставшего совсем ненужным тела.
Я возлежал на золотом блюде, будто Иоанн Креститель, распущенные косы свисали по обеим сторонам, глаза были наполовину прикрыты веками. Как удивительно, размышлял я: весь мир пришёл ко мне тогда, когда я никак не мог сам к нему прийти, и протек сквозь меня всеми своими реалиями. Все звуки и цвета, сияния и мо́роки, все силы, воинства, хоругви и власти, непостижимые звезды и мельчайшие крупицы песка. Я принял в себя их естество, понял о них всё, но о себе самом – только то, что я ничего по сути не знаю и не значу. И мысль о моем ничтожестве пред лицом Всевечного Океана привела меня в неописуемый восторг.
Неужели именно того добивалась влюбленная Саломея?
А после таких прозрений я очнулся в полном сборе.
– Вы уж извините за надувательство, риттер Андреас, – сказал Вольф Иоганн.
Они стояли вокруг меня все пятеро и еле заметно улыбались концом губ.
В совершенно одинаковых бежевых куртках. Ну, кроме Хельмута.
– Что, это еще не конец? – ужаснулся я. – Вот хер моржов.
– Нет, этот парень совершенно неисправим, – заявил Волк Амадей.
– Разве мы хотели получить смиренника? – возразил Волк Гарри.
– Не забывайте, что в придачу он – отец моего будущего сына, – прибавила Беттина. – Отнеситесь с уважением к его причудам, иначе я всех троих…
– Дочка, хоть мои седины пощади, – умоляюще произнес Хельмут, – их ведь так мало.