Ну, а я молча сидел, пил и думал, могло ли такое случиться со мной. Когда я просидел над своим пивом битый час – больше смотрел на него, чем пил, – ко мне подсел отец. «Все хорошо, Билли?» – спрашивает. «Ага», – отвечаю, хотя мне вовсе не хорошо. «Бедняга», – вздыхает папа. «Ну, ничего страшного, – говорю, – найдет себе другую работу, а Ричард подыщет другого ученика». Тут папа смотрит на меня, как на ненормального, и я понимаю, что жалеет он вовсе не сына, а отца. «Пап, – говорю я в полной растерянности, потому что мир мой перевернулся: есть, оказывается, такие правила, о которых я знать не знал, и за их нарушение строго карают, – в чем была ошибка Вогана?» «Он нарушил клятву, – отвечает папа. – Обет Бодрствующего. Помнишь его?» Ясное дело, помню, но в обете ничего не сказано про то, что кандидата надо гнать взашей, если он все сделал правильно. «Повтори вслух, – попросил папа, – и подумай хорошенько». Ну, я повторил. Сейчас, Джозеф, ты услышишь клятву, которую мы все даем, и я тебя очень прошу не рассказывать о ней кому ни попадя.
«Клянусь бодрствовать рядом с усопшими; убирать лишнее и неприглядное, дабы усопшие выглядели в день погребения как живые; провожать усопших в последний путь и следить, чтобы от смертного одра до могилы не свершилось с ними более никаких бедствий сверх уготованного судьбой; с должным обхождением прислуживать равно скорбящей вдове и одинокому вдовцу, и являть Присутствие духа им в утешение; слышать в себе Крик, однако унимать его; оберегать молчание мертвых и хранить их тайны; брать справедливую плату за свое служение и не ждать милостей сверх нее; похоронив усопшего, без сожалений жить дальше».
«Правильно, – говорит папа. – Вот тут-то и вся заковыка. Нет у юного Вогана Присутствия духа, зато есть другое. Сам он думает, что это Присутствие, Билли, – и пусть себе думает. А на самом деле из него рвется Крик, и Ричард это понял. Воган вскрыл обезьяну, что твою дамскую сумочку, и без малейших колебаний свернул шею лисе. Все это он проделывал невозмутимо, будто кашу варил.
Когда испытывали тебя, Билли, ты переборщил с румянами и тенями для век. Утром мне пришлось красить покойника заново, уж больно он на падшую женщину смахивал. В одном ты себя проявил на „отлично“, я чуть не лопнул от гордости: видно было, что покойный тебе не безразличен, что тебе гораздо важнее позаботиться о нем, как положено, чем сбежать из зала или пройти испытание. Ты искренне пекся об этом мертвяке, которого знать не знал, и обрядил его наилучшим образом, потому что достоин быть Бодрствующим. А Воган не поморщился, потому что ему было плевать. И на живых ему тоже плевать, причем глубоко. Воган смотрит на людей и видит в них ходячих мертвецов. Он не поморщился, поскольку смотреть на дергающиеся трупы ему не привыкать. Он сам был рожден мертвым. Это и есть Крик. Когда пустая оболочка ходит по свету и никому не сочувствует, ибо не способна на чувства. Если он когда-нибудь это осознает, Билли, не советую с ним связываться, ведь Обет Бодрствующего придуман не потехи или удобства ради. Те, у кого внутри Крик, пусты внутри, и страшно представить, на что они способны, когда начинают это сознавать. Холодны и черны дела их, Билли, и хорошим людям незачем о них знать. Были времена, когда Братство испытывало не только дваждиков, но всех жителей деревни. Проваливший испытание получал особую метку, и через месяц-другой в могилу опускали гроб вдвое тяжелее обычного, и в мире на одного злодея с червоточиной внутри становилось меньше».
«Если говорить откровенно, Билли, – продолжает мой отец, – то людям от этого было только лучше. А теперь… Теперь, если ты завидел на улице Вогана Перри, живо переходи на другую сторону. Никогда не приглашай его в дом и не имей с ним никаких дел. У него внутри Крик, и скоро он явит его миру».
Билли Френд тушит сигарету о подошву ботинка. Подошва кожаная, в разводах от воды, истончившаяся и почерневшая от ожогов. Билли выбрасывает окурок в окошко.
– И он его явил, да?
Вокзал Уиститиэля построен из серого камня и черного чугуна. Билли Френд принимается вслух гадать, не вырос ли городишко вокруг тюрьмы – селятся же люди вокруг промышленных объектов.
– А может, здесь была лечебница для душевнобольных. Да-да, похоже на то. Всюду друзья братца Вогана. Кузины и тетушки, зубастые да когтистые, качаются в плетеных креслицах и вяжут, вяжут свитера из человечьих волос!
Вообще-то семья Перри приехала из другого прибрежного городка у самой границы графства Девон, просто Билли, когда разнервничается, нередко дает волю фантазиям.
На твердой деревянной скамье, покрытой струпьями зеленой краски, сидит угрюмый одутловатый человек с пивным брюхом и клокочет горлом: то ли говорить пытается, то ли откашливает мокроту. Билли морщится.